придворные свиты Гастона и Суассона, Рец перечисляет их имена: «Л'Эпине, Монтрезор, Ла Рошпо сумели вселить в Месье храбрость и отделаться от кардинала. Сент-Ибар, Варикарвиль, Бардувиль и Борегар убедили в этом господина Графа, а отец Борегара — меня».
Клод де Бурдей, граф де Монтрезор, в это время был ближайшим сторонником Гастона Орлеанского, Ларошфуко видит его роль решающей в объединении усилий графа Суассонского и брата короля. Граф де Ла Рошпо, двоюродный брат будущего кардинала де Реца, по свидетельству последнего, «являлся придворным герцога Орлеанского и... его конфидентом. Он искренне ненавидел кардинала Ришелье, поскольку приходился сыном мадам дю Фаржи и еще потому, что г-н кардинал заключил его отца в Бастилию». Мадам дю Фаржи, о которой уже говорилось[223] в главе 4, с 1631 г. находилась в эмиграции в свите Марии Медичи, а отец, маркиз дю Фаржи, бывший посол в Испании, вернувшийся во Францию вместе с Гастоном, с 1635 г. пребывал в тюрьме. Лa Рошпо, таким образом, был уже «наследственным» интриганом и клиентом герцога Орлеанского и мечтал отомстить за гонения на своих родителей.
Сторонники графа Суассонского также являлись верными клиентами своего патрона, и главную роль среди них играл Анри де Сен-Бонне, сир де Сент- Ибар. Ларошфуко характеризует окружение графа: «Сент-Ибар, Варикарвиль и Бардувиль, люди неуживчивые, беспокойные и необщительные, притворявшиеся, будто они — сама добродетель, завладели волей этого принца». Столь нелестные оценки мемуариста связаны с его взглядами как придворного короля и столичного аристократа на провинциальную знать, трех названных друзей Суассона. Ларошфуко, подобно дворянам своего круга, презирал провинциальное окружение графа и всякий раз подчеркивал разницу в положении придворного и «деревенского» дворянства, отражая растущий корпоративный снобизм двора. Об этом повествует и Таллеман, посетитель парижских салонов знати, собиратель придворных сплетен и рассказов: «Сент-Ибар был причиной несчастья г-на Графа: он вбил в голову Графу, что тот должен держаться стойко и свалить кардинала». О Варикарвиле и Бардувиле известно только, что они являлись мелкими дворянами из Нормандии и рассчитывали с помощью графа Суассонского добиться хорошей должности при дворе. Наконец, упомянутый Рецом сир де Борегар являлся капитаном личной гвардии Суассона. Всеми заговорщиками двигало желание[224] личной выгоды и верность интересам своего патрона. В отличие от окружения Гастона, конфиденты графа в основном не являлись представителями столичной знати. Впрочем, в Париже в пользу сына интриговала графиня Суассонская, Анна де Монтафи, добившаяся полного союза с двором Анны Австрийской и ставшая своего рода посредницей между придворной оппозицией и лагерем графа.
Мятежа герцога Орлеанского, вопреки всеобщим ожиданиям, не последовало, потому что Людовик XIII, понимая опасность внутренних волнений в военное время, предпочел договориться с братом в очередной раз. Гастон к тому же продолжал оставаться наследником трона (до 1638 г.), и не считаться с ним было нельзя. Переговоры Парижа и Блуа, а также Парижа и Седана, похоронили идею открытого сопротивления. Король опять даровал прощение свитским людям своего брата, правда, без права возвращения в столицу. Гастон сумел выиграть в Блуа время и заставил короля пойти на уступки. Важным итогом переговоров, согласно мемуарам Ришелье, явилось то, что королю и его главному министру удалось расколоть союз графа Суассонского и герцога Орлеанского.
Хотя отношения короля и Суассона также возобновились, причем Людовик XIII обещал полную амнистию графу, влияние его советников, а также относительная безопасность Седана и испанское покровительство привело принца крови к альянсу с врагами Франции. Переговоры с Людовиком XIII не могли не закончиться неудачей, потому что граф требовал короля безоговорочного удаления министра. Отказ короля предоставил Суассону свободу действий, и хотя граф «заверял [Людовика XIII] в своей верности»[225] и обещал, в свою очередь, «ничего не предпринимать во время своего пребывания в Седане», согласно Ришелье, летом 1637 г. он подписал секретный протокол о координации действий с Марией Медичи, испанским правительством Фландрии и с герцогом Буйонским, чья резиденция — имперский город-крепость Седан на границе с Францией — стала новым центром вооруженной оппозиции.
Одна из статей протокола гласила: «Король Испании [Филипп IV) компенсирует господину де Буйону, в случае возникновения соответствующей ситуации, потерю всех благ, которые последний имел во Франции». Эта статья демонстрирует устойчивые надежды испанской короны на успех вооруженного мятежа французской знати и политический раскол страны, равно как и гарантию испанского покровительства в случае неудачи. Оливарес сознательно шел на открытую организацию помощи любому лидеру из числа дворянских оппозиционеров, потому что Испания на этот раз вовсе не была уверена в успехе своего оружии в войне с Францией.
Герцог де Буйон был сыном знаменитого Анри де Ла Тур д'Оверня, виконта де Тюренна, соратника Генриха Наваррского и возлюбленного Маргариты де Валуа. Посредством блестящих брачных союзов Тюренна (первый брак с Шарлоттой де Ла Марк, герцогиней де Буйон, второй — с принцессой Елизаветой Нассау-Оранской) его сын Фредерик-Морис наследовал несколько титулов, огромное состояние и территории вне Франции. До 1635 г. он жил в Нидерландах у своего дяди принца Оранского, а затем перешел на службу к Людовику XIII в звании маршала. Суассон не случайно бежал к своему другу[226] Буйону — в Седанском княжестве не действовала французская юрисдикция, хотя король мог обвинить герцога в предательстве и в оскорблении Величества как своего подданного, офицера на королевской службе. Таким образом, неудача 1636 г. повлияла на новые формы сопротивления: если Гастон договаривался с королем об условиях дальнейшего сосуществования с Ришелье путем шантажа в виде угрозы мятежа, то граф Суассонский выбрал союз с противниками Франции, поскольку посчитал, что не может рассчитывать на гарантии своей безопасности в случае возвращения, пока Ришелье остается у власти. Обязательства графа перед испанцами, двором Анны Австрийской и двором Марии Медичи, а также собственные амбиции обиженного принца крови привели к вооруженному восстанию 1641 г.
Восстание финансировалось Испанией и в то же время прямо было связано с парижским двором. Там в деталях знали все, что происходит в лагере Суассона. Кардинал де Рец свидетельствует: «Наконец господин де Буйон изменил свое решение. По требованию министра Испании дона Саламанки он обязал меня найти людей при парижском дворе, отдав приказ использовать деньги именно с этой целью, однако я возвратился в Седан, более обремененный письмами». Испанцы и мятежники преувеличивали возможности двора. Значительная часть придворных пребывала на войне, которая в 1638-1640 гг. становилась все более и более успешной для Франции. Многочисленные репрессии, обрушившиеся на двор в 30-е гг. — ссылки и тюрьмы, вынужденная эмиграция дворян, — вместе с тем разрядили напряженность. Достигнутый мир c Гастоном и прекращение интриг королевы Анны[227]после рождения сыновей Франции также явились факторами, способствующими снижению оппозиционного накала. Поэтому миссия ко двору Реца завершилась неудачей: придворные ограничились традиционными заверениями солидарности и благодарностями за доверие графа Суассонского.
Летом 1641 г. появился совместный манифест мятежников — графа Суассонского, герцога Буйонско- го и присоединившегося к ним нового герцога де Гиза, в котором были перечислены знакомые по прошлым событиям требования к короне. Они касались положения как провинциальных дворян, так и придворных короля, хотя в целом восставшие аристократы провозглашали свой манифест от лица всех французов, видя свою особенную роль освободителей страны от репрессивного правления кардинала.
Все их требования можно разбить на три составляющие. В первой защищались традиционные вольности «провинций, городов и частных лиц» — «иммунитеты, права и привилегии», связанные со стремлением ограничения административно-политического вмешательства короны. Последнее предоставило бы губернаторам прежнюю свободу действий и снизило бы пресс королевских налогов.
Второй раздел касался освобождения заключенных дворян из тюрем, возвращения эмигрантов, возврата конфискованного имущества у опальных дворян и «закрепление порядка в советах короля». Речь шла об амнистии всех наказанных Людовиком XIII и Ришелье интриганов и мятежников, а также о реорганизации королевского совета — возвращения в его состав грандов, «прирожденных советников» короля.[228] Наконец, третий, «международный» аспект. Речь идет о требовании союза с Габсбургами и прекращении непонятной для католического дворянства войны. Как видно, манифест представлял полную ревизию всего политического курса французской короны н отражал внешнее восприятие аристократами сути политических и прочих преобразований правительства. Мятежники видели главным препятствием справедливому правлению только влияние на короля кардинала Ришелье, поэтому восстание 1641 г. проходило под «антиришельистскими» лозунгами. Посланный против Суассона и его союзников отряд под
