Правда и блаженство

— Только не спеши отвечать… Я почти всю жизнь, Леша, прожил среди людей верующих. Прадед мой был известным священником… Сейчас вокруг меня люди, тоже посвятившие себя служению… Ответь мне, Леша, искренно. Не сглаживая… Бог есть?

Константин испытующе глядел на Алексея. Все лукавство и искусственность, казуистика и образность, книжность и увертливость — напрочь отметались в этом целенаправленном дотошном вопросе. Алексей не спешил с ответом, но никакой растерянности от вопроса не проявил, только собранность и простоту. Словно его спросили: нет ли у него спичек, чтобы разжечь костер?

Алексей улыбнулся, светло и ласково. Он по-братски обнял Константина и ответил:

— Бог есть, Костя. Он есть!

XIII

С той поры, когда на высоком берегу Вятки отец Георгий, для мирян навсегда оставшийся Константином, а позднее — старцем Константином, смотрел в лицо Алексею Ворончихину, видел его глаза, улыбку и слушал его ответ, пройдет много-много дней и ночей. Эти дни и ночи сложатся в месяцы, годы, десятилетия, а может быть, века… Мир человеческий значительно переменится, устанет от прогресса и виртуальных междоусобиц, от технологических революций и климатических метаморфоз, мир научится избегать религиозные войны и территориальные препирательства, объединится против общей планетарной угрозы, но так и не обретет смирения и благости.

В глубине, в потаенной своей глубине, словно в черном закуте человеческой неукротимой души, мир попрежнему останется алчным и порочным, и пока не будет найдено исцеление язвам и червоточинам рода людского.

Старец Константин, далекий от светского мира, переживет вместе с тем правление амбициозных и жалких российских избранников; они будут заслонять один другого, втираясь в Историю своими свершениями и выходками… И никто уже толком не вспомнит, чем разнились в России годы правления Горбачева, Ельцина, Путина, ибо эти годы сольются в единый исторический миг. После всеобъемлющего компьютерного сбоя и потери многой информации, исторические коллизии России предметно будут знать только специалисты, способные изучать бумажные книги в архивах, только эти хроникеры смогут точно ответить, кто и чем из правителей отличился на изломе второго и третьего тысячелетий в русской истории, после коммунистического века.

С Красной площади уберут мавзолей Ленина и мемориальные монументы. Здесь не будет военных парадов. После изобретения кибервооружений — космических, лазерных, суперточных — грузная военная техника будет казаться архаичным «железом». Здесь будут греметь духовые оркестры и музицировать симфонические коллективы, проводиться феерические шествия и детские заливистые праздники с воздушными шарами.

Древние города и села России перелицуются, родятся новые поселения…

На глазах старца Константина сгорит древний Преображенский монастырь. Но впоследствии будет заново капитально отстроен. Много архипастырей сменится в обители, их всех старец одолеет в долгожитии.

Старец Константин будет жить безумно долго. Его тело, напитанное животворным целебным травяным настоем, перестанет стареть и не станет поддаваться хвори, словно остановит в себе время; его ум пребудет светел, речь проста и доходчива.

Он будет жить в маленьком деревянном доме, все там же, на краю деревни Плешково, правда, это будет уже другой дом, новой постройки. Плешково перестанет быть деревней, превратясь в поселок с невзыскательными маленькими гостиницами и столовыми для паломников и страждущих, едущих и идущих со всего света к старцу Константину. Слава старца будет столь пространна, что перешагнет Атлантику и Индийский океан, даже в Аргентине и Австралии про русского лекаря и провидца будет порядком известно.

Вокруг старца Константина будет виться много разных людей, искренних и криводушных, бескорыстных и мошенников, — но всех одинаково готовых услужить старцу, никогда не прекословя ему.

Долгие годы в верных помощниках у старца будет ходить недюжинной силы немой мужик Аким, которого старец подымет на ноги сызмальства, излечив ему травами и настоями ноги, ибо уродится Аким не только немым, но и неходячим. Аким будет печься о старце чище, чем о родном отце-матери, готовить ему еду, ушивать его одежду, чистить обувь, молчанием своим охранять его от людского словоблудия, а своей силой — от силы рвущихся к старцу полоумных и бесноватых людей. Но и Аким успеет состариться и умереть, и старец прочтет над ним заупокойную молитву.

Много лет будет крутиться возле старца и угождать ему ходовая речистая баба Аксинья, которая шельмовато будет брать с посетителей старца деньги и подарки, о которых старец Константин даже не будет догадываться: ни о какой мзде он и не помышлял в своих деяниях и десятки лет в глаза не видел денег; но и бабе Аксинье придет срок: прослышав о ее несметных богатствах, скопленных нечестным мздоимствованием, ее убьют грабители, которых впоследствии поймают и осудят, а старец Константин пропоет речитативом молитву над убиенной Аксиньей, каясь, что не уберег ее от греховной устремленности к наживе.

Будет долго служить в подмоге старцу врач-фитотерапевт Белугин, который попервости будет усердно учиться у старца народному лечеванию, но после возгордится, отделится от старца, создаст дорогую vip-клинику; но позднее вдрызг разорится и ударится в пьянство, а кончится тем, что покаянно вернется под крыло старца, будет им прощен и, излеченный от пагубы алкоголя, останется верен старцу Константину до конца своих дней; опять негромкая «отходная» молитва ляжет на чело усопшего помощника. И еще многие сподручные и сподвижники старца сойдут в мир иной, оставляя место возле утешителя Константина для новых людей.

Не одно поколение монахов Преображенского монастыря пройдет пред очами старца. В обители его по-прежнему звали отец Георгий, все другие — батюшка Константин. Старец видел в этом добрый знак примирения мирского и духовного. Приняв имя церковное, он не утратил имя, данное матерью…

Многие пастыри будут беседовать с ним — одни с великим почтением, другие — со скрываемой завистью. Всегда любим братией, всегда готовый подчиниться хотенью и разуму братии, старец Константин будет в своих деяниях не однажды оболган, завистники и злопыхатели будут писать в епархию и самому Патриарху на него доносы и требовать отлучения от Церкви, якобы за вредоносные лечения и умаление веры Христовой. Все наветы окажутся бездейственны, все кляузники и завистники не сыщут себе ни почтения, ни душевного покоя. Только вечный покой утишит их, вернее, вечный покой будет ждать их, а вечный покой старцу Константину будет Всевышним отнесен, отодвинут в неизвестную будущность.

Духовно страждущие и пресытившиеся интеллектуалы, неисправимые материалисты и одурманенные идолами сектанты, гордецы умники и путаники без царя в голове — встретятся на пути старца Константина, сами напросятся на его путь. Старец Константин никогда ни в чем не попрекнет их, не будет настырным наставником, а если чем-то и подкупит, так то будет его улыбка, мудрая и загадочная, пронизанная лучезарностью и лаской.

На прием к старцу Константину явится спесивый профессор Яворский, чтобы уличить его в жульничестве, одурманивании и развитии идолопоклонничества: жена Яворского боготворила старца, побывав у него однажды. Сперва Яворский удивится скромности быта старца, в доме — спаленка да горница для приема посетителей, да комнатка для приближенных. Потом он удивится тому, что к окошку будут подлетать птицы, которых старец будет кормить с руки. Обескуражит Яворского мальчик в сенях, который строго скажет: «Вам, дяденька, надо шляпу снять!»

Оглядевшись в горнице старца, где все казалось музейными экспонатами эпохи крепостничества, профессор Яворский пожалеет, что приехал сюда: здесь хозяйничает шарлатан или юродивый, который убогость быта выставляет напоказ и тем подкупает простодушных дурех, вроде его жены…

Старец Константин, выйдя к Яворскому, поклонится:

— Как душевное здравие вашей супруги? — спросит.

— За этим я сюда и приехал! Перестаньте мою жену…

— Погодите, — остановит его старец Константин. — Так разговор наш не пойдет… Светозара! — кликнет старец в приотворенную дверь свою помощницу и кухарку. — Чаем нас напои… К столу прошу,