казался ему колхозником, случайно затесавшимся между интеллигентными людьми, он вообще не мог понять, зачем президент вытащил его тогда в Москву, за два года Паша так и не смог вписаться в команду. Теперь же, вернувшись в Благополученск, он стал вести себя не по правилам, перестал подчиняться центру, пару раз недопустимо высказался о президенте и его дееспособности, а на днях появилось его интервью в «Новейшей газете», где он разглагольствует о якобы известных ему «тайных пружинах» чеченской войны. Еще один правдолюб нашелся. Пусть теперь пеняет на себя. Но старику это знать не обязательно. Если удастся раскрутить этого, как его… Зу… Зудина, что ли, да, кажется, так — то не все еще потеряно.
— Там ведь Паша? — спрашивает старик.
Смотри-ка, помнит. И может быть, даже жалеет. Рыжему стоило больших трудов убедить его избавиться от этого человека.
— Да, но у него мало шансов. На нем же Чечня и вообще… Отработанный материал, не стоит тратить силы. И потом там у коммунистов неплохие позиции.
— Кто?
— Некий Твердохлеб. Вы, может быть, не помните, это из бывших.
— Почему не помню, — старик вздохнул и снова закрыл глаза. — Помню. Этот пройдет.
Рыжий поднимается и на цыпочках идет к двери.
— Подумайте, что можно сделать.
— Думаем. Вы только не волнуйтесь.
Выйдя за порог, рыжий всей грудью вдыхает свежий осенний воздух и быстро идет к черному «Мерседесу», ожидающему у ворот.
— В Кремль? — спрашивает водитель.
— Да… Нет, давай сначала в посольство, только со стороны… ну, ты знаешь.
Дорогой он перебирает детали разговора, интонации. А старик еще ничего, Бог даст, выкарабкается, надо только не торопиться со всем этим, не переусердствовать. Что-то там было в разговоре неприятное? Что-то, связанное с выборами… Ах, да, Твердохлеб. «Этот пройдет», — так он, кажется, сказал. Черт подери, он эти вещи нюхом чувствует, тут у него интуиция. Неужели все напрасно?
Некоторое время назад он созвал свою группу и поставил перед ней задачу: подобрать для Благополученска совершенно нового, не засвеченного нигде, ни в чем кандидата. Желательно помоложе, до сорока, желательно провинциала, родом из этих мест, но прокрутившегося в последние годы в Москве, желательно поинтеллигентнее («не такого колхозника, как Паша»), ну и главное, чтобы разделял наши взгляды, был управляем, желательно, тщеславен и сребролюбив (он так и сказал: «сребролюбив», и все улыбнулись изысканности этого определения). Компьютер вычислил некоего Зудина. Он с трудом припомнил, кто это. Летом в предвыборном штабе работали сотни людей, и не всех он знал лично. Однако данные хорошие. Было только одно слабое место — журналист, а там область аграрная, всегда из аграрников и назначали. Но когда-то же надо отказываться от старой кадровой политики. Чтобы прощупать этого Зудина, пришлось посылать своего человека аж в Ниццу, где предполагаемый кандидат отлеживался на песочке, не подозревая о своем будущем. Времени было в обрез, но, кажется, все-таки успели начать раскрутку. Золотые ребята, цены им нет, раскрутят кого хочешь, хоть черта, хоть дьявола, с нуля, с минусовой отметки. Если все получится, это будет важная победа. Регион уникальный — нефть, порты, а главное — земля, лучшие в мире черноземы. Рыжий даже ругнулся тихо, представив на минуту, что может победить этот самый Твердохлеб, которого он никогда в глаза не видел, но ему и видеть не надо, для него достаточно знать, что он из бывших, этим все сказано, бывшие — главные враги, от них исходит постоянная угроза, им верить нельзя ни на грош, была б его воля, он бы ни одного даже на пушечный выстрел не подпустил. Это старик сентиментальничает, потому что сам из них же, но он хоть управляем, а есть такие…
— Надо помогать. Помогать надо, — сказал он вслух.
— Что? — отозвался водитель.
— Нет, ничего, поезжай.
«Мерседес» выруливал с Рублевского шоссе на Кутузовский. Рыжий откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Глава 19. Ничтоже сумняшеся
В аэропорту Черноморска Зудина поразили горы одинаково упакованных тюков, видимо, только что выгруженных из самолета, возле которых топтались молодые и не очень женщины. Он догадался, что это и есть «челночницы» (раньше только слышал о них). Через Черноморск пролегал теперь великий торговый путь из Турции и Арабских Эмиратов в Россию. Оттуда сюда везли все: одежду, белье, обувь, кожаные плащи и куртки, все еще популярные у нас; кухонную утварь, посуду и мелкую бытовую технику, детские игрушки, часы, золотые изделия, сравнительно дешевые на арабском востоке; колбасы и копчености, печенье и конфеты, оливки, орехи, соки, шоколад, салфетки, прокладки, памперсы, зубную пасту, шампуни, чистящие средства, кремы, косметику, лезвия для бритв, одеяла, пледы, комплекты постельного белья, сантехнику, кафель, обои, мебель, холодильники, микроволновые печи, телевизоры, видеомагнитофоны, видеокамеры, фотоаппараты, оправу для очков, ошейники для собак, зубочистки — и прочая, и прочая, и прочая… Все эти товары заполнили южные города России, сделали их похожими на пестрые восточные базары, а половину населения превратили в вольных торговцев и сопряженную с ними обслугу, для которой сами собой нашлись в русском языке новые определения — челноки, реализаторы, «крыша»…
Женщины-челночницы были все какие-то немытые, нечесанные, в спортивных костюмах и кроссовках, с усталыми, озабоченными лицами. Зудин постоял, поглазел на них и, с трудом протиснувшись между тюков, пошел искать телефон-автомат.
— Приезжай, — просто сказала Соня и назвала адрес.
Зудин взял такси и помчался.
Дорога из аэропорта в центр города шла вдоль моря, Зудин смотрел из окна машины и думал: райские места, ничуть не хуже Ниццы — вечное лето, море, солнце, праздная, даже в октябре гуляющая в шортах и майках публика…
У Сони оказалась довольно уютная, хорошо обставленная и ухоженная квартира. Но сама она выглядела усталой, раздраженной и не скрывала этого.
— Ты очень изменился, — сказала она, разглядывая в прихожей элегантного, самоуверенно улыбающегося Зудина.
— А ты нет, — соврал он.
Под ногами вертелся лохматый белый пес, хвостиком ходил за Соней по квартире.
— Ты вроде не любила собак.
— Теперь люблю.
Она принесла кофе. Поднос, цветные салфеточки, красивые чашки. Он вспомнил ту, благополученскую ее квартиру — маленькую, двухкомнатную, там частенько собиралась теплая компания редакционных, жарили сковороду картошки с луком, резали вареную колбасу и помидоры, пили принесенное с собой вино, курили до одурения и под конец обязательно пели Окуджаву — «Поднявший меч на наш союз…». Зудин был там всего раз, случайно, но запомнил.
— Ну? — сказала Соня, усаживаясь в кресло напротив.
— Дай оглядеться, у тебя тут так хорошо, даже не ожидал, — говоря это, он вертел головой, ища приметы мужского присутствия. Большая цветная фотография в рамочке стояла на журнальном столике у окна. Высокий, крупного сложения мужчина обнимал Соню за плечи, оба улыбались.
— Это твой новый муж?
— Да. Так о чем ты хотел со мной поговорить? — Соня явно не собиралась делать их встречу задушевно-лирической.
Зудин не спешил.
— Это правда, что ты ушла из «Народной газеты»?
— Да, ушла.
— Правильно сделала, — он усмехнулся. — А трудно, наверное, писать статьи в защиту бедных
