какой-то бред! Припомни, как ты очутился на корабле. Значит, не зря тот верзила срезал с камзола твое последнее богатство… Он сдержал слово и доставил тебя на корабль. Правда, он тоже бормотал о какой-то смуте в Сеговии или Толедо…
«Итак, ты лежишь в каюте, – сам с собою рассуждал человек. – Каюта необычная, такие тебе еще не доводилось встречать, хотя разных кораблей ты повидал немало… Может, это бред, но над твоей койкой висит зеркало… Смотрелся ли я во время плавания в зеркала? – прищурясь, вспоминал человек. – На „Санта-Марии“ борода у меня еще не росла, а потом мы с товарищами брили друг друга… В море зеркало – такая же излишняя роскошь, как и кружева у ворота сорочки, которые только щекочут шею!»
Франческо чуть было не рванул их с досады, но тут же строго сказал себе:
«Сорочка чужая. Будь благодарен человеку, который так тебя приодел! – Потом он погладил подбородок, с удивлением провел рукой по щеке. – Святая дева из Анастаджо, неужели? Словом, Франческо, ты чист, выбрит, можешь двигаться… А ну-ка!..»
Он разом спустил с койки обе ноги на танцующий под ним пол каюты. До пояса укутанный в одеяло (кроме длинной сорочки, на нем ничего не было), он неуверенно шагнул, повернулся к зеркалу. Все так… Неужели этот верзила догадался?.. Да нет же, потом был берег, старая рыбачка… А потом эта девушка… Из-под двери бил такой нестерпимо яркий свет, что Франческо зажмурился. Ох, опять наплывает эта слабость! Он быстро шагнул к койке и сделал это вовремя, так как тотчас же дверь распахнулась и захлопнулась снова.
Вошла та девушка. Значит, тогда был не бред? Или сейчас начинается бред?
– Почему вы вставали? Даже на палубе было слышно, как вы топаете по полу! Сейчас я позову сеньора капитана.
– Это вы вчера подобрали меня на берегу? – спросил Франческо.
– Совсем не вчера. Мы уже трое суток в море.
Приоткрыв дверь, девушка окликнула кого-то.
– Скажите сеньору капитану, что больной пришел в себя, – сказала она тихо. И с улыбкой повернулась к лежащему на койке: – А как по-вашему, я хорошо говорю по-кастильски?
– По-кастильски вы говорите лучше, чем я. Простите, – начал он умоляюще, – меня интересует…
– Обо всем, что вас интересует, вы поговорите с сеньором капитаном или с сеньором эскривано…[3] Меня можете называть сеньорита, – добавила девушка, выходя.
Постучавшись, в каюту вошел высокий, красивый, уже немолодой господин.
– Я капитан и владелец этого корабля, – представился он. – А вы, как я понимаю, сеньор Франческо Руппи… Или, вернее, автор дневников, но, по обычаям нынешнего времени, называете себя вымышленным именем…
– Святая владычица, вы прочитали мои дневники?!
– И дневники, и записи расходов, и пояснения к картам, и рекомендательные письма, – признался капитан. – И должен сказать, что с ними ознакомился не один я… – Заметив, как кровь прилила к щекам больного и снова отхлынула, он остановился.
Сейчас его собеседник был так же мертвенно бледен, как тогда вечером, когда его наконец дотащили до трактира.
– Я полагаю, что беспокоиться вам не о чем, – сказал капитан, опустив свою мягкую, теплую руку на локоть своего подопечного. – И хотя с нами на корабле находится сеньор, которому я никак не мог отказать в ознакомлении с вашими бумагами, повторяю: вам не о чем беспокоиться. Я рад, что откупил у этого парня из трактира ваш драгоценный мешок. Бумагами вашими этот болван в лучшем случае растопил бы печь. А из рекомендательных писем мы узнали, что вы отправляетесь туда же, куда и мы… Правда, парень этот болтал, будто он доставил вас на берег, где вы будете дожидаться какого-то корабля, но должен пояснить, что к тому безлюдному берегу, где мы вас нашли, могут приставать разве что рыбачьи лодки… Сейчас я не стану больше вас утомлять, но сеньор Гарсия, эскривано, просит разрешения навестить вас, как только вы достаточно окрепнете. Он предполагает задать вам несколько…
– Сеньор капитан, простите, но я прерву вас, – с трудом выговорил Франческо. – Я простой человек, сын и внук простых людей, но мне никогда не пришло бы в голову разглядывать без разрешения чужие бумаги… Простите еще раз… Вы столько для меня сделали, что я, конечно, не должен был бы вам это говорить…
Капитан оставил его слова без внимания. Он только заметил, улыбнувшись:
– Мешок с бумагами я купил у трактирного слуги до того, как повстречался с вами, и считал, что вправе распорядиться ими по своему усмотрению… Кстати, это моя племянница навела меня на мысль о том, что валяющийся на берегу оборванец – тот самый человек, которого рекомендуют столь прославленные лица… Так как мы нашли вас в праздник рождества пресвятой богородицы, то наши матросы поначалу звали вас не иначе, как «Спасенный святой девой». Некоторая крупинка истины в этом есть: можно считать, что вы действительно были спасены девой, но уж святой я бы затруднился ее назвать! Надеюсь, что вы не в обиде на меня, сеньор Педро Сальседа?
Не замечая острого, испытующего взгляда, который бросил на него капитан, Франческо со вздохом облегчения откинулся на подушку.
– Ах, вы, как и все, опять об этом Сальседе! Простите, но должен признаться, что имя это мне уже в достаточной мере надоело! Нет, уважаемый сеньор капитан, я не Педро Сальседа. Я был простым слугою, а Педро Сальседа – пажом. Как вы, вероятно, знаете, быть пажом у какого-нибудь высокопоставленного лица считается в Испании большой честью. Я такой чести не заслужил. Разрешите мне немного собраться с мыслями и не пеняйте, если я буду говорить медленно, – произнес Франческо умоляюще. – Как ни горько мне в этом признаться, но я уже начинаю забывать этот прекрасный язык, на котором мы с вами беседуем…
Франческо был вправе сказать, что и капитан хотя отлично изъясняется по-кастильски, но его, как и сеньориту, выдает какое-то отнюдь не кастильское произношение.
– Скажите откровенно, не слишком ли утомительна для вас эта беседа? – смущенно спросил капитан. – Мне и так достанется от племянницы. Она…
Но Франческо его не дослушал.
