Затем к нему зашел Бьярн Бьярнарссон. Осмотрев щиколотки и запястья Франческо, Северянин сказал:
– Тут, в венте, работает слуга, славный малый, – он приготовил для тебя мазь на меду. И он же на ночь натрет тебе больные места. Ручается, что назавтра боль как рукой снимет.
Позже всех Франческо навестила сеньорита. Заботливо взбив подушки, она спросила:
– Чего бы вам еще хотелось, сеньор Франческо? Вот слуга – очень хороший, кстати, человек – говорит, что у него для вас запасены отличные апельсины.
Франческо хотелось, чтобы сеньорита села рядом с его кроватью, взяла его руку и подержала в своей хоть бы несколько минут. Он попытался было улыбнуться, но даже после выпитой воды с вином у него во рту все еще было горько от кляпа. Улыбка получилась какая-то вымученная.
– Сейчас, правду сказать, мне хочется спать! – ответил он, и сеньорита понимающе кивнула головой.
– Когда проснетесь, позвоните вот в этот колокольчик, – добавила она. – Сегодня мы с дядей никуда не будем отлучаться и вас услышим: комната наша напротив.
Перед уходом девушка наклонилась и поцеловала Франческо в лоб.
Все эти три дня ожидания трудно достались и сеньорите, и капитану, и даже маэстре с пилотом на «Геновеве». Через три дня император примет Бьярна Бьярнарссона.
Совершенно спокойным в эти дни оставался только Северянин.
Чудодейственная мазь на меду оказалась действительно чудодейственной. Следы от кандалов, правда, еще остались, но сейчас Франческо уже легко владел руками и ходил без труда.
После прибытия в Палос капитан всей команде выплатил причитающееся жалованье, и Франческо тут же решил, оставив себе небольшую сумму на расходы, остальные деньги внести капитану в уплату за сшитые ему наряды и белье.
– Насколько мне помнится, сеньор капитан, Генуэзский банк имеет своих представителей во всех крупных городах Европы. Как только мне удастся снестись с ним и при его посредничестве получить имеющиеся на моем счету деньги, я полностью возвращу вам свой долг.
Капитан ласково похлопал его по плечу.
– Еще не знаю, – сказал он, – кто из нас и кому должен будет приплачивать. Счетами этими займется сеньор пилот… На корабле – в море – деньги были тебе ни к чему, поэтому я и не заводил о них разговора… Но на суше мужчина должен быть при деньгах! Ну, даже и сейчас деньги тебе понадобятся, к примеру, хотя бы для того, чтобы вознаградить слугу из венты.
Франческо и без совета капитана уже отложил на это дело довольно крупную сумму. Но славный малый принимать деньги отказался наотрез.
– Вы очень обидите меня, если заплатите хотя бы один мараведи! – Бедняга чуть было не проговорился, что сеньорита уже наградила его очень щедро, но вынужден был промолчать: дал слово!
Однако и сеньорита и капитан были убеждены, что и без всякого вознаграждения он рад был бы оказать услугу пострадавшему.
Кстати сказать, после того как сеньор капитан навестил хозяина харчевни, тот уже на следующий день стал прицениваться к домику в этом же переулке.
Наконец наступил этот с нетерпением и опаской ожидаемый третий день.
Позавтракали пораньше, чтобы не задерживать Северянина. Однако носилки, обещанные императором, не прибывали. Наступило время обеда. Носилок все еще не было. Франческо следил за тем, как Бьярн с аппетитом уписывает подаваемые им блюда.
– А что, если император вообще не пришлет за тобой? – с тревогой спросил капитан.
– Это его дело! – ответил Северянин, отправляя в рот огромный кусок мягкого, пушистого хлеба. – Нужен-то я ему, а не он мне.
После обеда носилки наконец прибыли.
Теперь новая тревога охватила всех – и в венте и на «Геновеве».
Вернулись носилки с Северянином только под вечер. Он был в том же простом наряде, что и на первом приеме, только сейчас на груди его красовалась золотая цепь – подарок императора.
– Видно, я ему все же здорово нужен, – сказал Бьярн, небрежно снимая цепь и взвешивая ее на руке.
Все знали: расспрашивать о чем-либо Северянина не следует. Но он сам сказал с улыбкой:
– Ну, этого, в высоких сапогах, нам опасаться уже не следует. Он не Фуггер и не гентец, а итальянец Фузинелли. Боюсь, что он закончит свою многотрудную жизнь где-нибудь на дне залива. Император предложил мне снова пригласить его с этой целью на «Геновеву», однако я отказался.
Больше о своем свидании с Карлом Пятым Северянин не сказал ни слова. О Франческо Руппи он тоже не упомянул. Только один сеньор капитан отважился задать ему вопрос:
– Значит, этот, в высоких сапогах, который назвался Фуггером, папский прихвостень?
Северянин молча пожал плечами.
А дело обстояло таким образом.
Когда Бьярна ввели в роскошную императорскую опочивальню, Северянин обратил внимание на то, что вся стража и все до одного слуги из комнаты были высланы.
На этот раз Карл Пятый и не вздумал повторять свои извинения за то, что принимает гостя в постели.
