кандидатом на этот пост Франк наметил митр. Дионисия. В беседе с ним генерал-губернатор указал на возможность стать в будущем главой Православной Церкви России. Именно отсюда проистекали позднейшие попытки митр. Дионисия распространить сферу своего влияния и руководства на Восток. Этим можно объяснить и распоряжение митрополита отпечатать в синодальной типографии канцелярские бланки с титулом «Смиренный Дионисий. Патриарх Московский и всея Руси». Осенью 1941 г. бланки лежали в нераспечатанных пакетах в канцелярии Варшавской консистории, а затем были уничтожены[218].
Отставка архиеп. Серафима была произведена в резкой, обидной форме, что вызвало недовольство некоторых германских ведомств. Неожиданно с обширным меморандумом от 4 октября 1940 г., направленным против деятельности митр. Дионисия, выступила Антисемитская акция. Вероятно, она действовала по согласованию с РКМ, так как выражала сходные идеи, направленные на частичную корректировку ситуации в прежнем направлении. В частности, в меморандуме подчеркивалась необходимость заставить митрополита сделать следующее: «Необходимо признать определенное первенство Серафима. Это может произойти в результате того, что когда наконец будет создан уже давно запланированный церковным министерством „Совет православных епископов“, Дионисия и его епископов побудят войти в него и поручить председательство Серафиму. Этот совет должен быть органом церковного министерства для надзора за всеми Православными Церквами в рейхе… Он [Дионисий] должен попросить Серафима взять на себя представительство [митрополита] при церковном министерстве и наделить его соответствующими полномочиями. Далее следует побудить Церковь в Генерал-губернаторстве, чтобы архиепископ Серафим представлял ее перед церковным министерством и, если возникнет вышеназванный епископский совет, она выделяла бы Серафиму значительные денежные суммы»[219].
Воздействие меморандума оказалось ничтожным. Чиновники правительства генерал-губернатора в своем отзыве подвергли его уничтожающей критике, направленной прежде всего против Русской Церкви как чуждой и враждебной для рейха силы: «Как это руководящее церковное ведомство Серафима, а именно великорусский монархически настроенный Архиерейский Синод в Белграде, могло бы определять церковные интересы Генерал-губернаторства? Они находятся в первую очередь в сфере компетенции самого генерал- губернатора, а не какой-то чужеродной и чужеземной эмигрантской организации в другой стране, чья позиция по отношению к Германии к тому же очень сомнительна… Также не ясно, почему необходимо подчинение автокефальной Церкви Генерал-губернаторства запланированному „Совету православных епископов Великой Германии“. Гораздо целесообразнее, чтобы интересы Генерал-губернаторства охранял не какой-то совет во главе с подчиняющимся загранице епископом, а сам генерал-губернатор, который поставлен над всеми органами его территории… Если Дионисий был снова назначен, то это сделано с совершенно определенным намерением, которое должно служить германским интересам в Генерал- губернаторстве… Политическая тенденция меморандума не отвечает немецким интересам. Поэтому прежде всего сам генерал-губернатор по своей воле выносит решение о целесообразности тех или иных действий»[220].
Это были последние отголоски борьбы. РКМ, признав свое поражение, ограничилось лишь тем, что переслало меморандум уполномоченному генерал-губернатора в Берлине. В сопроводительном письме от 21 октября Гаугг подчеркнул, что как минимум необходимо прощальное посещение архиеп. Серафимом Кракова, и указал: «Мой министр в связи с возобновленным обсуждением дела считает, что таким образом оказалась бы как минимум приведена в порядок персональная сторона дела, которая действительно не была в Кракове удовлетворительно урегулирована»[221]. Франк все же выразил архиеп. Серафиму благодарность за его деятельность в Генерал-губернаторстве, но это не изменило сути событий.
Поражение РКМ в вопросе определения судьбы бывшей Польской Православной Церкви имело серьезные последствия. Практически речь шла о начале изменения всей прежней политики в отношении Русской Церкви (определенного покровительства той части РПЦЗ, которая находилась на территории Германии, и содействия расширению епархии Берлинской и Германской на все присоединяемые к рейху области и государства). Теперь против этого курса выступили многие важные партийные и государственные органы, которые раньше так или иначе терпели его. Впервые возобладал враждебный подход как к Русской Церкви в целом, так и ко всем образовавшимся вне России «юрисдикциям», в том числе РПЦЗ. Именно этот подход стал доминировать и определять соответствующую политику в 1941–1945 гг.
В качестве примера влияния ситуации в Генерал-губернаторстве на ухудшение отношения к Русской Церкви на других территориях можно привести циркуляр РСХА своему уполномоченному при германском после в Братиславе от 23 октября 1940 г. В нем говорилось: «Установлено, что панславянские круги в Православной Церкви Генерал-губернаторства находятся в тесной связи с монастырем Владимиров в Словакии… Характерной чертой этой панславянской Православной Миссии являются попытки отколоть украинские группы от общеукраинской массы. Это пытаются сделать прежде всего на Лемковщине с помощью русофильского течения в православном духовенстве. Глава этого русофильского течения — священник Павлишин… Намечен перевод священника Павлишина из Кзарне в округ Радома, вследствие чего может быть ослабление связей с Владимировом». Уполномоченному было поручено произвести подробное обследование монастыря и объема его работы [222].
Изменения же в Православной Церкви Генерал-губернаторства не ограничились возвращением к управлению митр. Дионисия. Племянник и бывший адъютант Петлюры Степан Скрыпник, который 14 лет являлся депутатом польского сейма, в качестве вице-президента Архиерейского Синода стал во многом определять церковную политику. Автокефалия была узаконена и получила совершенно иную, чем ранее, интерпретацию. Она была истолкована в смысле поддержки национальной Украинской Церкви. Именно так ее расценивали даже самые радикальные украинские националисты. Например, 22 октября 1940 г. представитель бандеровского течения в ОУН Чучман во время беседы в службе «Восток» благодарил ее руководителя Лейббрандта «за помощь, которую он оказал Украинской Церкви в Генерал-губернаторстве при учреждении ее автокефалии» [223].
Генерал-губернаторство было разделено на три епархии, и проведены намеченные архиерейские хиротонии. Этим фактом, как казалось украинским сепаратистам, была «создана каноническая предпосылка» для автокефальной Церкви — Архиерейский Синод с тремя членами. Во главе Варшавской епархии остался митр. Дионисий. И. Огиенко стал управлять Холмской и Подляшской епархией. Его хиротония, после принятия монашеского пострига с именем Иларион, состоялась 2 ноября 1940 г. Совершили хиротонию 3 архиерея: митр. Дионисий, еп. Тимофей и архиеп. Савватий, который приехал из Праги. Приезд последнего организовал МИД. Он считал, что поскольку Савватий находится в юрисдикции Константинопольского патриарха, то участие этого архиерея в хиротонии будет означать косвенное признание ее Вселенским престолом. Уже в ноябре Иларион был возведен в сан архиепископа[224] .
Он сразу же стал играть активную роль в церковной политике. В декабре 1940 г. архиеп. Иларион получил от Вильдена и Лейббрандта разрешение возобновить издание газеты «Ридна Мова» на украинском языке. 11 декабря 1941 г. он даже отправил письмо Сербскому патриарху с просьбой о передаче ему чудотворной Ленинской иконы Божией Матери и содействии в возвращении на Холмщину монахинь православного Леснинского монастыря, здания которого архиепископ надеялся получить при содействии германских властей. Монахини Леснинской обители действительно проживали тогда в оккупированной Сербии, но переселяться в Генерал-губернаторство, конечно, не пожелали, так как принадлежали к РПЦЗ. Да германские органы и не передали письмо патриарху, так как он находился под арестом. В мае 1943 г. в Холме была открыта духовная семинария, возникли типография и издательство братства Божией Матери. На всей Украине в период германской оккупации не существовало другого такого центра издательской деятельности. В семинарии обучалось 30 студентов, ректором ее был профессор Смерека. При всей своей «национальной ориентированности» архиеп. Иларион не принадлежал к радикалам. Кроме того, он был вынужден учитывать, что старшее поколение православных священников не только окончило российские духовные семинарии, но и большей частью было русским по происхождению. Поэтому Огниенко сохранил богослужение на церковнославянском языке и издал распоряжение духовенству, что оно должно постепенно и осторожно вводить только украинский выговор церковнославянского текста литургии[225].
