Он и вправду проникся Сониными трудностями, этот французский полицейский. Наверняка у него было достаточно и своих дел, но он пообещал Соне помощь и сдержал слово. Сейчас, когда она посмотрела с тревогой на его нахмуренное лицо, он криво усмехнулся и проговорил:
— Смылась ваша бывшая горничная. Не можем найти. Ее милая бабушка прикинулась дряхлой и немощной и целую вечность морочила головы моим парням, изображая к тому же и полную глухоту. К сожалению, девица скрылась вместе с неким Лео, которого искать — напрасно тратить время. В этом, конечно, я могу признаться только вам. Слышало бы мое начальство: лейтенант Блесси принародно признается в своей беспомощности… Ну, да ближе к делу.
Насколько я знаю, доктор Поклен выписал свидетельство о смерти вашего дворецкого, а ваш слуга Шарль с помощью моего сержанта оформил все в похоронном бюро. Думаю, никаких трудностей с погребением у вас не будет.
— Большое спасибо, — горячо поблагодарила полицейского Соня. — Вы не приедете к нам на рюмочку коньяку?..
Она уловила насмешливый огонек в глазах Блесси и торопливо заверила:
— Не беспокойтесь, бутылку я возьму из винного погреба. Вряд ли Вивиан добралась и до него. В крайнем случае мы тщательно проверим целость пробки…
— Не волнуйтесь, ваше сиятельство, даже у старухи Лависс не хватит отравы на весь погреб маркиза.
Я пробовал его коньяк, а вино у мосье Антуана вообще всегда было лучшим. К сожалению, сейчас я вынужден вас покинуть. Могу лишь посоветовать перед сном тщательно проверять все запоры в замке. Пока мы не поймаем преступную сладкую парочку, вы в опасности.
Он ушел, и Соню захлестнули связанные с похоронами дела.
Хоронили Патрика впятером: Соня, Ода, доктор Поклеи, Мари и Шарль, который позвал откуда-то троих крепких парней, чтобы помогли вытащить из дома гроб с телом. И расплачивался с ними сам — Соня выделила ему денег на хозяйственные расходы, и Шарль, наверное удивленный ее щедростью, отчитывался перед госпожой за каждое су.
После похорон, усталая и разбитая, она зашла в комнату к Мари. Отчего-то на кладбище, глядя на худое бледное лицо девушки-уродки. Соня почувствовала жалость к ней и досаду на себя. Лучше бы изможденной Мари лежать в постели, а вместо этого девушка всю ночь просидела без сна у ее постели.
С такими мыслями она шла к Мари и теперь, но застала ее довольно оживленной — та сидела у окна и штопала какую-то салфетку.
Увидев Соню, она смутилась и даже попыталась спрятать рукоделие за спину, но потом призналась:
— В замке так много вещей пришло в негодность.
Когда у вашего сиятельства заведутся деньги, надо нанять золотошвеек, чтобы заштопали занавеси и скатерти.
— Или мы попросту выбросим то, что уже отслужило свой век, — подхватила Соня. — Тебе приходилось рукодельничать?
— В приюте, — кивнула Мари. — Нам ведь не удавалось носить новые вещи, а старые, как известно, имеют обыкновение рваться.
— Пойдем, Мари, помянем хорошего человека, — позвала Соня.
— Помянем? — переспросила та.
— У меня на родине так говорят. Наверное, я не успела тебе сказать. Патрик — тот человек, которого сегодня похоронили, — слышал твой плач в хижине, где мы тебя потом нашли, и если бы не он… Пожалуй, никто бы из нас не догадался, что в закрытом снаружи на засов, на вид заброшенном домишке может быть кто-то живой. Так что это ему ты обязана своим спасением.
— Это вам, вам я обязана спасением! — вдруг отчетливо сказала Мари, без обычной «каши» во рту. — Я знала еще тогда, когда Флоримон бросил меня умирать… я чувствовала, что есть на свете человек, который придет на помощь, прекратит мои страдания.
И это оказались вы, моя госпожа! Ни один человек на свете, кроме вас, не вернул бы меня к жизни. А Флоримон — страшный человек, он никого не любит. Безжалостный!
— Бог наказал его. — Соня успокаивающе взяла за руку Мари. — Флоримона больше нет на свете, и умер он такой смертью, какой и врагу не пожелаешь…
Она содрогнулась.
— Впрочем, не будем больше говорить о мертвых.
Пойдем в гостиную.
— А вы меня назавтра не прогоните? — спросила Мари, и ее дрожащий голос так не вязался с выступающими изо рта клыками, на которые Соня старалась не смотреть.
— Ты хочешь остаться в замке?
— Я хочу остаться с вами. Рядом со мной никогда не было сестры, матери — никого, кто сказал бы мне хоть одно доброе слово. А вы даже тогда, когда должны были меня ненавидеть, не проклинали меня, а потом спасли от голодной смерти…
Соне надоело слушать бесконечные славословия в свой адрес, потому она спросила Мари о другом:
— Ты грамотна?
При некоторой невнятности речи ее нынешняя подопечная вполне правильно строила фразы и вообще казалась достаточно сообразительной, несмотря на весь свой по-животному зловещий вид.
— Нас учили в приюте. — Мари на мгновение оживилась, как если бы воспоминание об учебе было одним из самых приятных, но тут же опустила голову и опять пробурчала:
— Мне нравилось учиться… Никто не хотел брать меня на работу, говорили — уродина! А Флоримон взял. Первый раз он заплатил мне так много… Я думала, что это очень много, у меня прежде никогда не было таких денег… Я пошла в магазин и купила себе красивое платье. И деньги сразу кончились. Права оказалась матушка Жюстина… — И она опять рыкнула.
Ну, что за манеры! При всем при том Мари Соне все больше нравилась. Ну, подумаешь, ликом страшна… Хотя в будущем Соне придется выезжать и бывать в хороших домах… Как посмотрят там на такую прислугу, как Мари? Господи, о чем она думает в такой печальный день!
Между прочим, девчонка все о своем платье рассказывала.
— Хозяйка магазина не разрешила мне его примерить, и я купила без примерки.
— Бедняжка, — сказала Соня, отчетливо представляя себе картину унижения, которое испытала эта несчастная, никому не нужная девушка.
— Ах, мадам, — сказала та безо всяких там титулов, — самому распоследнему уродцу нужна хотя бы жалость.
Может, и в самом деле взять ее к себе, подумала княжна. Девушку надо, может, лишь чуть-чуть обогреть, приласкать. Вдруг у Сони никогда не будет детей… Что же это она, как трещотка, одну и ту же мелодию трещит! Даже разозлилась на себя за такие мысли. Кто тогда род Астаховых станет продолжать?
Ведь таланты у них в основном по материнской линии передаются. По мужской — куда реже. И вообще, при чем здесь дети, когда речь идет всего лишь о несчастной девушке.
— Мне нужна горничная, — сказала Соня. — Ты сможешь помогать мне одеваться, причесываться?
— Конечно, — оживленно подхватила Мари, — Флоримон меня учил и причесывать, и одевать, нарочно платил одной обедневшей баронессе. Ведь мы должны были делать так, чтобы товар смотрелся как можно лучше…
Она смешалась, прикусив язык и с испугом глядя на Соню: а вдруг княжна рассердится да и прогонит ее вон? Но она и не подозревала, как сильно с некоторых пор изменились взгляды ее будущей госпожи и на мир вообще, и на некоторые занятия, о коих прежде, живя в России, она даже не подозревала.
— Хорошо, — медленно проговорила Соня, соображая, что если Флоримон обучал Мари нужным ему навыкам, почему то же самое не сделать и ей? — Я попробую оставить тебя при себе. Надеюсь на твою преданность.
И добавила тихо, больше для себя:
— Сдается, она мне понадобится даже быстрее, чем я думаю.
