Она хотела уязвить Станислава, но он неожиданно расхохотался:
— Представь, он спросил у меня, будешь ли ты счастлива со мной? Я, как человек честный, честно и ответил: «Вряд ли!» А он сказал, что готов сам заплатить мне, чтобы я не отказался от своих намерений.
Ха-ха-ха! Хотел бы я знать, чем ваша семейка так ему досадила?
— Я могу удовлетворить твое любопытство, — холодно сказала Лиза. — Мой отец поймал твоего помощника на шулерстве…
— Хочешь сказать, разоблачил его при всех? Тогда понятно. Разрушил ему карьеру…
— Карьеру шулера. И тебе его жалко?
— Просто я примерил случившееся с ним на себя.
Если бы сейчас кто-то попытался разрушить мою нынешнюю игру, я бы, наверное, тоже его возненавидел. И постарался бы отомстить.
Между тем они подошли к костелу, и Лиза поставила ногу на ступеньку. И охнула от боли — ее сердце будто пронзила длинная игла, которая достала прямо до лопаток. Неужели у нее стало болеть сердце?
— Ну, ну, не притворяйся, ничто тебе не поможет! — проговорил Станислав, когда она схватилась за сердце, и, хотя в его глазах мелькнула некоторая тревога, он цепко взял ее за локоть и повел по ступенькам к входу в костел.
Потом они опять ехали в той же повозке, и Лиза безучастно сидела, глядя прямо перед собой. В голове ее слегка звенело, словно там, в костеле, перед алтарем, остались все ее мысли, желания и вообще прошлое.
Она пришла в себя от того, что рука Станислава стиснула ее колено.
— Ну что, женушка, поцелуемся?
— Нет! — испуганно отпрянула она, опасаясь той власти, которую имели над нею его поцелуи.
— Ты опять будешь сопротивляться? — Глаза его загорелись. — Никогда прежде я не задумывался над тем, что от преодоления сопротивления получаешь куда больше удовольствия, чем от молчаливой покорности… Вот-вот, твои прекрасные глазки снова засверкали. Надо сказать, прекрасное зрелище: молнии среди льда. Ты всерьез околдовала меня — я стал воспевать твою красу поэтическим штилем… Мне кажется, дорогая, из нас получится неплохая семейная пара…
Он говорил, а сам одной рукой тянул ее к себе, и одновременно другая рука приподнимала юбки, чтобы потом одним движением усадить ее к себе на колени…
— Расстегни платье! — хрипло потребовал он.
— Нет!
— Тогда и его мне придется разрезать ножом.
Лиза покорно стала расстегивать платье.
Из дороги она почти ничего не запомнила, кроме того, что Станислав проникал в нее при любой возможности. Она не могла найти объяснения этому и решила про себя, что ее нежданный муж попросту развращен и думает только об одном: удовлетворении своей плоти. Но тогда почему его действия не оставляют равнодушной Лизу?..
— Ваши петербуржцы говорили, что ты — ведьма, — посмеивался он, укладывая ее голову к себе на плечо. — Но ведь они не знали твоего тела и твоей страстности, не знали, какое удовольствие ты можешь подарить мужчине. Тогда что их смущало? Твои зеленые глаза. Они испускают флюиды, которые могут превратить любого мужчину в раба, если этому не противиться. Ваши мужчины боялись твоих чар, вот что. И были правы. Укротить такую женщину дано не каждому. Теперь ты поняла, что совершенно напрасно было даже пытаться убежать от меня? Или выйти замуж за такого телка, как мой кузен Жемчужников.
Я — твоя судьба!
Лиза вздрогнула от его слов. Но от этого, кажется, впервые пришла в себя. Выходит, Поплавский считает, что он ее укротил?
Поймав себя на этих размышлениях, Лиза мстительно усмехнулась: как бы ни уговаривал ее муженек, не сможет она быть кроткой овечкой. Даже ежели захочет. Чего уж там, не захочет! Тогда что делать?
Как говорил папенька, нашла коса на камень. Единственное, что Лиза может, так это до поры до времени сдерживать свой независимый нрав.
Несколько часов тому назад Станислав предупредил ее, что ночью они будут в поместье Поплавских.
Посоветовавшись с Юзеком — странные отношения у господина со своим кучером! — останавливаться на ночлег или нет, порешили ехать. Лошади выносливые, еще несколько верст выдержат, а уж ночевать лучше дома, Анелька и так заждалась муженька. То бишь Юзефа.
От предчувствия ли окончания пути или от своих беспокойных мыслей, но Лиза проснулась и теперь сидела, посматривая в крохотное оконце на залитые полной луной окрестности. Голова Станислава лежала на ее коленях — в последнее время он полюбил спать именно так: головой на ее коленях. Просто спать рядом не позволяла ширина сиденья.
Впрочем, три ночи до того они провели в придорожных гостиницах, комнаты в которых, мягко говоря, оставляли желать лучшего. То ли Станислав экономил деньги, то ли их у него попросту не было.
А больше всего удивил Лизу титул мужа. Он оказался князем. Причем ни разу нигде в Петербурге он о том не обмолвился и даже, кажется, Жемчужниковы о том не знали.
Насколько Лиза в таких делах разбиралась, никто из ее знакомых не стал бы сего факта скрывать.
Даже самые захудалые фамилии выискивали следы своего знатного происхождения в старых документах и чуть ли не в летописях.
— Неужели у поляков княжеский титул не ценится?
Когда она спросила так у Поплавского, он довольно рассмеялся:
— Видишь ли, коханая, в Польше князей не так уж много, и ваши умники сразу бы вызнали про мои денежные затруднения. Ведь и на Неве не приветствуют охотников за приданым, не так ли? Польский шляхтич Поплавский вполне может быть богат, а вот князь Поплавский наверняка беден как церковная мышь…
Хоть одно могло служить Лизе слабым утешением. Ее брак с Поплавским не выглядел мезальянсом[17].
Она была княжной Астаховой, стала княгиней Поплавской.
Впрочем, в связи с последним ей пришлось совершить еще одно дело против своей воли — написать письмо отцу о том, что князь Поплавский на ней женился и потому хочет получить причитающееся жене приданое. Для чего отряжает своего управляющего Юзефа Спасовича.
— Юзеф — твой управляющий? — удивилась Лиза. — Я думала, что он простой кучер.
— Не только управляющий, но и доверенное лицо. Спасовичи живут в нашей семье уже много лет.
Мы с Юзефом как-то пытались уточнить, сколько именно, но запутались в расчетах.
В каком-то неизвестном населенном пункте Станислав взял себе другого кучера, который теперь и вез их к родовому замку Поплавских, куда-то под Жешув, а Юзек возвращался в Россию.
Ничего не упускавший Станислав снабдил своего посланца, кроме письма Лизы, копией брачного свидетельства, украшенного печатью нотариуса более внушительной, чем само свидетельство…
Итак, Лиза смотрела на пейзаж за крошечным окошком катящегося по дорогам Польши рыдвана, и он был унылым. Деревья в лунном свете казались исполинами, вылезающими из-под земли.
Некоторое время спустя колеса загрохотали по булыжнику, и Станислав пошевелился на неудобном ложе.
— Подъезжаем! — буркнул он и лениво поинтересовался:
— А ты почему не спишь? Не терпится увидеть домишко, в котором проживает нищий супруг?
Лиза ничего не ответила. Она поняла, что с ее муженьком лучше не вступать ни в споры, ни в пререкания. Чем больше она ему возражала, тем охотнее он злился и даже свирепел. А когда он вот так нарочито добродушно над нею подшучивал, она напрягалась и ждала самого худшего.
Лиза опять выглянула в окошко. Теперь повозка катила мимо целого ряда деревьев, посаженных не как попало, а выровненных умелой рукой садовника.
Но и они казались ей обгоревшими остовами.
Черные деревья на фоне желтой луны — картина на кого угодно навеет тоску.
