петрашевцы были правы и прав был Дон Кихот.
Только теория свободы иногда умеет создавать такие концы для книг.
Романы не умирают. Они оживают. Они переживают столетия. Они просеивают на мелких решетах то, что было сказано из страха, и то, что сказано взаправду.
Растет дерево жизни. Оно и зимой живет.
Чудо мира состоит в том, что кровь дерева зимой другая, незамерзающая. И нет для нас большей радости, чем победа какого-то богатыря, который, может быть, и не был никогда, она радует нас и через тысячу лет.
Растаяли глиняные пластинки, на которых рассказывалась история Гильгамеша, человека, для которого наши библии – вчерашние газеты, даже суетливее. Но память о Гильгамеше переживает седьмую тысячу лет.
Дон Кихот смотрит на мир так, как сейчас иногда смотрят на нашу планету люди, управляющие искусственными спутниками Земли.
В кавалерии учат – если ты упал с лошади, то надо немедленно садиться снова, иначе потеряешь себя.
Поэтому некоторые романы бывают несколько затянуты.
Дон Кихот произносит слова в защиту женщины.
Одновременно Дон Кихот в упрек герцогу и герцогине говорит, что напрасно ему как бы для искушения подставили двух прекрасных девушек; им было по пятнадцать лет. И тут следует заключительная сцена.
Так как же быть с концом?
Тут я расскажу одну историю.
Был у меня сценарий «Дон Кихот».
Как вы понимаете, он был именно таким, как по силам моим тут рассказал.
Сценарий мы сделали совместно. Потом этот человек уехал.
Через пять лет молчания сценарий пришел ко мне переделанным.
Приведу свое письмо вот этой послепятилетней поры.
«Романы, киноленты трудны потому, что они морально вырастают, пока их создают. Они как сказки рыцарских романов кормят будущее человечества.
Так вот, несколько дней тому назад получил пакет. В нем лежало девять папок.
Это был новый сценарий «Дон Кихот».
Попробовал его читать.
Это было трудно потому, что герой его не столько действует, сколько разговаривает. Это сценарий для старых широкоротых граммофонов. Это была первая встреча старого человека с вещью, которая написана под его фамилией.
Мне кажется, будет справедливым отказаться от этого, не моего ребенка, я его не видел во время девяти месяцев беременности.
Но я о нем слыхал все девять лет – в двенадцать раз больше необходимого, чтобы созрело живое дитя.
В мифах дети с таким долгим пребыванием в чреве матери рождаются седыми.
Ссориться на глазах света не время. Переделывать поздно. Здоровье у меня не такое большое. Я написал десятки книг, которые известны у нас и других странах, но поручить этому седовласому ребенку свою фамилию не могу.
Прощайте, мне жалко себя, вероятно, уже никогда не поеду в Тбилиси.
Мир сузился.
Но мир велик даже тогда, когда в нем начинают заводиться неожиданные соавторы. Правда, по закону переделывать сценарии, уже принятые, без ведома автора нельзя. Но вы же все настолько заняты, что не имеете времени приехать или хотя бы написать открытки.
Не хочу Вас уговаривать и не хочу с Вами ссориться.
Кино, которому я отдал лет сорок, развалилось, хотя есть и полухорошие режиссеры и в Тбилиси есть хорошая молодежь.
В сценарии переставлены эпизоды, поэтому смысл произведения изменился. Будем говорить об элементарных вещах. Разметьте эпизоды и поставьте их так, как поставил их Сервантес. Сервантес начал картину в деревне. Показал зараженность Дон Кихота книгами, а потом отправил его в путешествие. Эпизод со львами поставлен так, что он реабилитирует, возвышает Дон Кихота, ведя его к мировому героизму.
Присланный Вами сценарий начинается со львов. Это ошибка и нарушение воли хорошего писателя. Сейчас нет того движения снизу вверх, которое так характерно и даже удивительно в романе Сервантеса.
Смена эпизодов – это тайна, а тайну художники должны понимать.
Почти сумасшедший становится мудрым, а Сервантес навеки становится человеком, равным Шекспиру.
Люди вырастают по мере того, как художник их познает.
«Евгений Онегин» вырос в стихах Пушкина. Но Пушкин не хотел, чтобы Онегина считали только воплощением Пушкина в стихах. Об этом он писал много в иронических строфах.
Сервантес остается над своим героем. Это вторая Ваша ошибка – путаница между спором об авторстве и отождествление автора с героем.
Вы пропустили такой замечательный эпизод, как Дон Кихот на охоте. Он сильный, бывалый и смелый охотник, и лучше всего оставить этот эпизод, потому что когда ошибается нами нелюбимый человек, то это не печалит и не восхищает. Герой должен быть выращен волею автора.
Мудрый Дон Кихот, друг мавров, защитник арестантов-каторжников, которые попали на должность гребцов испанского флота, – это настоящее понимание истории. На понимании истории классики учились уважать искусство – работая на него.
Делать Дон Кихота кандидатом в святые ошибочная работа. Когда умер Толстой – тоже снимали картины люди, желающие заработать. У них Толстой поднимался прямо на небо, и его как сотоварища принимал бог. Это дурной вкус.
История движется, и она правильно разгадывается искусством.
Делать богатую картину трудно, но можно. Но незачем. Представлять Дон Кихота только безумным человеком – это дело прошлых веков. С этим уже разобрались.
Искусство предвидит будущее в прошлом.
Уничтожать созревание героя под пером Сервантеса нельзя. Снимать нужно, понимая, что это корабль, который идет из-за горизонта и очень реально вписывается в нашу реальную действительность. Не забывайте, что Дон Кихот посмел сесть на деревянную лошадь, набитую ракетами, и отправиться прямо в будущее.
Значит, нужно понять, что в этот момент испанец был первым героем полета в космос.
Ваш будущий сценарий должен быть сценарием о созревающем человеке. Из моего сценария Вы непременно должны взять поступок Дульцинеи, которая подкладывает под его голову том изданной книги. Это было время новой типографии. Сервантес описывал отношение Дон Кихота к новому изобретению и даже сны об отношении к новому изобретению.
Сервантес ввел в роман описание типографии.
Я думаю, что работа сделана небрежно. Нет судьбы Дульцинеи. Нет судьбы Санчо, а Санчо, по словам Сервантеса (слова эти переданы Дон Кихотом), перестает быть глупцом и становится мудрецом. И это то, что поднимает Дон Кихота.
Нет у Вас Испании разоренных крестьян и осыпанных золотом купцов, которые ограбили культуру доколумбовой Америки.
Я старый человек. Настолько старый, что уже молодею, потому что какой-то частью своей принадлежу будущему.
Сценариями, которые я написал с вариантами, можно набить маленький автомобиль. Рукописи эти профессиональным человеком должны быть прочитаны; занятие трудное, болезненное, но необходимое.
