По одной из версий само имя «Моисей» означает «взятый из воды» – «му-ши»; или «мо» – вода, «удше» – «спасение из воды».
Изгнанник становится героем.
Новым героем.
Человека выгоняют из жизни, лишают его наследства, дарят ему в насмешку кота.
Кот в сапогах ждет очереди.
«Кот в сапогах».
Сказка поднимает униженного на самый верх.
Посмотрите, сколько изгнанников в «Тысяче и одной ночи».
Эпос лежит как бы вне трагического центра.
Но эпос дает ту верную форму, внутри которой размещается трагедия – и современная психологическая драма, которая как бы разламывает эту форму и дает психологию внутренних связей.
Я снова приведу слова Пушкина из плана статьи «О народной драме и драме “Марфа Посадница”».
«Что развивается в трагедии? Какая цель ее? Человек и народ.
Судьба человеческая, судьба народная.
Вот почему Шекспир велик».
Далее Пушкин пишет, повторим еще раз:
«Но привычка притупляет ощущения – воображение привыкает к убийствам и казням, смотрит на них уже равнодушно, изображение же страстей и излияний души человеческой для него всегда ново, всегда занимательно, велико и поучительно.
Драма стала заведовать страстями и душой человеческою».
Гамлет ощущает королевский двор как тюрьму. Пафос трагедии направлен против спокойных людей.
Драма Чехова показывает главного героя не для того, чтобы его пожалеть, а чтобы осудить мир, который его уничтожил.
Это суд не над ним, не над героем. Трагедия Шекспира – это трагедия будущего.
Почему венецианский мавр, а он нужен Венеции, почему он должен погибнуть?
Потому что он еще будет воскресать и снова погибать через четыреста лет в Англии.
При стрельбе полиции в народ.
В других красках, в другом цвете.
И человек будущего, герой «Чайки», погибает.
Он принадлежит другой системе.
Поэтому и освистывается «Чайка» так злобно маленькими писателями, которые пишут про то, что есть. Это они понимают. Они понимают, что не они принадлежат будущему.
Трагедия основана на узловых моментах изменения нравственности.
Восхождение людей, несогласных с обычным ходом: человек будущего, пришедший не в свое время. Но так как эти узловые моменты повторяются – то современный человек смотрит драму и вспоминает свои столкновения.
По-настоящему кровавое время восстанавливает ту кровавость, о которой говорил Пушкин в статье о драме.
Нужно возвышать униженных.
Надо посмотреть, не была ли гонима, тайно гонима Жанна Д'Арк в детстве.
Почему Эдип выброшен из жизни – даже без возможности ползать?
Эдипу прокололи ноги, связали сквозь раны веревкой и бросили.
Эпос лежит как бы вне центра трагического, но вокруг него.
Миф скрещивается со сказкой.
Сказка подправляет миф.
Слава слабому, униженному.
Не так, совсем не так.
Ставится вопрос: что такое слабый, что такое сильный?
Посмотрите русские сказки, посмотрите арабские сказки – сколько их, предназначенных к уничтожению.
Почему Эдип выброшен – даже без возможности ползать?
О нем было прорицание.
Его находят. Он спасен.
Но посмотрите, как через эту перипетию проверяется случай, место его в закономерной картине бытия, куда входит судьба.
Бессмертен «Гадкий утенок».
Он был безобразен – то есть он безoбразен; этот образ не знали утки, и даже собаки не знали; собаки и утки этого двора.
Давид Копперфильд.
Крошка Доррит.
Крошка Доррит, маленькая, совсем маленькая, ее все обижают, потом она стала главной.
«Принц и нищий».
Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович – мужик, дворянин, попович.
Но удивительно, даже в «Ревизоре» Гоголя как причудливо возвышен «герои», которого должны бы арестовать за неуплату долгов гостинице и харчевне.
Иван, третий сын русских сказок, был дураком; он на все давал ни на что не похожие ответы, и это была своеобычность.
Он оказался правым.
Так что умные люди должны изучать слова дураков и безумных.
Король Лир приносит на своих руках мертвую дочку как свидетельство столкновения будущих поколений.
Погибает король Лир, который на своих руках вносит свое будущее.
В век войн и революций драма короля Лира и Корделии становится еще более злободневной.
И эта роль была потеряна.
«Блаженное неведение критиков», – сказал Пушкин по поводу Шекспира (слова из плана к статье «О народной драме и драме “Марфа Посадница”»).
То, что печатается в рецензиях и переводах, – это непонимание временное.
Неполнота этих текстов объясняется неполнотой понимания переводчиками задач Шекспира.
Время само себя не понимает.
Учитесь широте шага.
В Библии сказано: умер, насыщенный днями.
Я насыщен днями. И я очень заинтересован в истории Корделии.
Ведь что я пишу?
Я пишу рецензию на все еще не поставленную пьесу.
Посмотрите: «Гамлета» с Мочаловым ставили раз десять.
Восемь раз смотрел Белинский как бы разные пьесы.
И написал, в сущности, восемь разных рецензий.
Это было восемь разных Гамлетов.
Велика загадка великого произведения.
Утверждение Шекспира – это утверждение о разности разных эпох.
И, может быть, пришло время еще одного утверждения – утверждения потаенной и погибшей судьбы.
Пересмотр судьбы Корделии.
Убитой современниками.
Мысль о торжестве униженного – мысль фольклорная.
И Насреддин – шутливый человек, его шутки опровергают время.
Для конечного торжества шута, человека, отвергавшего эпоху, нужна была революция.
