спрашивает: «Виктор, это затвор?» – «Нет», – говорю. «Ну а это?» – Он вобрал в себя живот и из-за поясного ремня вынул тяжеленную громадную штуку. Это был затвор. Как он смог вобрать его в себя – непонятно.
Броневик собрали и даже катались на нем по двору, но в ход его так и не пустили, хотя с ним взятие любого гаража при опытности нашей команды было дело совершенно верное.
Ремонтировали машину открыто, среди бела дня, и оттого, конечно, не попались.
Значит – я уехать не мог.
В это время произошел провал. Организация не может существовать годами и со временем, конечно, проваливается.
А мы были так неосторожны, что даже устраивали собрания всей организации, с речами, с прениями.
Попалась «красноармейская часть» организации при аресте на Николаевской улице. В оттоманке нашли фальшивые бланки.
К этому времени Семенов уже уехал на Волгу.
Арестован был Леппер, в записной книжке которого нашли все адреса и фамилии, записанные шифром, который был прочитан Чекой через два часа.
Был арестован на службе (в Красной Армии) мой брат.
Я убежал и поселился на окраине города, не в комнате, а в углу.
Паспорт мне выдали в комиссариате по бланку одной части.
К этому времени в организации появилось более правое течение; мы сблизились с н. с, в частности, большую роль играл В. Игнатьев.
Организация распадалась: одни уехали в Архангельск через Вологду, другие на Волгу.
Я предлагал взять тюрьму – говорили, что это невозможно.
Я жил на Черной речке в квартире одного садовника.
Это было время голода. Сам я ел очень плохо, но не было времени думать об этом.
Семья садовника питалась липовым листом и ботвой овощей; в отдельной маленькой комнатке этой же квартиры жила старая учительница. Я узнал о ее существовании только тогда, когда приехали увозить ее тело. Она умерла от голода.
В это время от голода умирали многие. Не нужно думать, что это происходит внезапно.
Человек умеет находить в своем положении много оттенков.
Я помню, как удивлялся в Персии, что курды, лишенные своих домов, живут в городе около стен его, выбирая места, где в стене есть хоть маленькая впадина, хоть на четверть аршина.
Очевидно, им казалось, что так теплей.
И голодая, человек живет так: все суетится, думает, что вкусней, вареная ботва или липовый лист, даже волнуется от этих вопросов, и так, тихонечко погруженный в оттенки, умирает.
В это время в Питере была холера, но людей еще не ели.
Правда, говорили о каком-то почтальоне, который съел свою жену, но не знаю, была ли это правда.
Было тихо, солнечно и голодно, очень голодно.
Утром пили кофе из ржи. Сахар продавали на улице, кусок 75 копеек.
Можно было выпить стакан кофе или без молока или без сахара: на то и другое сразу не хватало денег.
На улице же продавали ржаные лепешки. Ели овсяную похлебку. Овес парили в горшке, потом пропускали через мясорубку – «через машинку», как тогда говорили, – несколько раз, – это трудная работа, – затем протирали через сито – получалась похлебка из овсяной муки. Когда ее варят, за ней нужно смотреть, а не то она убежит, как молоко.
Перед тем как молоть овес, из него нужно выбрать «черненькие» – я не знаю, что это, очевидно, зерна какой-то сорной травы.
Для этого рассыпают по столу овес, и вся семья выбирает из него мусор. Так около овса и возятся целый день.
Из картофельной шелухи делали очень невкусные, тонкие, как персидский лаваш, коржики. Хлеб выдавали по ?, иногда ? в день. Выдавали иногда сельдей.
Выдавали и таких сельдей, от которых, по словам официального объявления, нужно было до еды отрезать конечности – голову и хвост – они уже загнили.
Сроков мы уже не назначали; где-то на востоке наступали чехи, гремело ярославское восстание; у нас было тихо.
Я еще не распустил своих друзей.
Да, нам было легко держаться вместе, так как все мы распадались на пять-шесть компаний, человек по 5 – 10, связанных старой дружбой и родством. Дела не было.
Помню, раз просили меня достать крытый автомобиль, очевидно, для экспроприации. Просил Семенов.
Я сказал об этом одному шоферу.
Он пошел в соседний незнакомый гараж, выбрал машину, завел, сел на нее и уехал.
Но экспроприация не была произведена.
Странна судьба этого шофера. Он жил в квартире, где хозяйкой была одна старая, совершенно отцветшая женщина. Она берегла его и кормила компотом. В результате он на ней женился.
Брак на старой женщине – судьба многих авантюристически живущих людей, я видал десятки примеров.
Мне было всегда от них грустно. Мы даже знали это и предупреждали друг друга – «не есть компота».
В этом – какая-то усталость или жажда покоя.
Вообще авантюризм кончается гниением.
Я помню, как после приезда из Персии встретился с одним своим учеником.
«Чем занимаетесь?»
«Налетами, господин инструктор, не хотите ли указать квартиру – 10%!»
Строго деловое предложение.
Его потом расстреляли.
Был шофер как шофер.
На такую же штуку, как реквизиция спирта, то есть вообще на полуграбеж, готовы были почти все. Законы были отменены, и все пересматривалось.
Конечно, не все увлекались этим.
Я знал шоферов, которые так и остались на своих машинах, не брали ничего, кроме керосина со своей машины, и очень любили Россию, не спали ночи от мыслей о ней.
Такие люди обычно были женаты на молодых и имели детей.
Разложение было, конечно, не среди одних шоферов.
Как-то зашел к другу К.
Он мне рассказал: «Знаешь, сейчас ко мне приехала компания знакомых. Спрашивали лом. Я говорю: „Вам длинный?' Показывают руками: „Нет, нам такой'. – „Так вам фомку нужно, так и скажите: фомку. А зачем?' – „Шкаф ломать!'».
И вот одни ломали шкафы, другие ушли на восток к Врангелю и Деникину, третьи были расстреляны, четвертые ненавидели большевиков соленой ненавистью и оттого не гнили.
К большевикам ушло довольно много народу.
Я говорю о революционной толпе, о тех людях, которые в общем исполняют приказания, а не приказывают.
А я сидел на Черной речке и писал работу на тему «Связь приемов сюжетосложения с общими приемами стиля». Писал на маленьком круглом столике. Книги для справок держал на коленях.
Прислали за мной и сказали, чтобы я ехал в Саратов, дали билет.
В Питере можно было оставаться только на гибель. Меня искали. Я уехал.
За себя я оставил К. и того человека, который прежде руководил дивизионом. К. не был арестован, и
