не ожидал.
Роман мой тоже лежит, и я уж теряю надежду кончить его к осени.
…А я, к стыду, должен признаться, что переправляю и отделываю теперь тот роман, про который писал вам, и в самом легком, нестрогом стиле. Я хотел пошалить этим романом и теперь не могу не окончить его и боюсь, что он выйдет нехорош, т. е. вам не понравится.
…Я здоров, как бык, и, как запертая мельница, набрал воды…
…Противоречие, которое я нашел в Ваших письмах, состоит в том, что Вы сперва писали, что отдались роману всею душою, а потом, что он в легком роде…
…Я начинаю писать, т. е. скорее кончаю начатый роман…
Я в своей работе очень подвинулся, но едва ли кончу раньше зимы – декабря или около того. Как живописцу нужно света для окончательной отделки, так и мне нужно внутреннего света, которого всегда чувствую недостаток осенью.
…Работа моя до этого шла хорошо, даже очень хорошо. Могу сказать, что листов семь готовы к печати, и остальное все перемято в тесто, так что окончание – только вопрос времени. Я уже начинал подумывать о процессе печатания, и вся надежда на вас.
…Вы пишете, что все готово; ради бога берегите же рукопись и сдавайте ее в типографию.
Вы угадали, что я очень занят и много работаю. Очень рад, что давно, когда писал вам, не начал печатать. Я не могу иначе нарисовать круга, как сведя его и потом поправляя неправильности при начале. И теперь я только что свожу круг и поправляю, поправляю… Никогда еще со мною не бывало, чтобы я написал так много, никому ничего не читая и даже не рассказывая…
Но написано уж так много и отделано, и круг почти сведен, и так уж устал переделывать, что в 20-х числах хочу ехать в Москву и сдать в катковскую типографию.
Я вчера приехал из Москвы и отдал в типографию часть рукописи, листов на семь. Всего будет листов 40. Надеюсь все напечатать до мая.
Прочел несколько глав дочери Тютчева и Ю. Самарину… и мне показалось, что впечатления произвело мало; но я от этого не только не разлюбил, но еще с большим рвением принялся доделывать и переделывать.
…Я пишу и начал печатать роман, который мне нравится, но едва ли понравится другим, потому что слишком прост.
Роман мой лежит. Типография Каткова медлит – по месяцу один лист; а я и рад. Очень интересно мне будет прочесть из него вам что-нибудь и узнать ваше мнение. Откровенно скажу, мне он теперь совсем не нравится.
Посылаю письмо Буняковского. С этой же почтой высылаю письмо в типографию – остановить печатание… Вы не поверите, с какой я радостью жду вас, и вовсе не для того, чтобы читать вам.
Я с ужасом прочитал, что Вы приостановили печатание, – Вы нас замучите ожиданием.
Я нахожусь в своем летнем расположении духа, – т. е. не занят поэзией и перестал печатать свой роман и хочу бросить его, так он мне не нравится…
Но то, что напечатано и набрано, мне так не понравилось, что я окончательно решил уничтожить напечатанные листы и переделать все начало, относящееся до Левина и Вронского. И они будут те же, но будут лучше. Надеюсь с осени взяться за эту работу и кончить.
На днях у меня был Страхов, пристрастил меня было к моему роману, но я взял и бросил. Ужасно противно и гадко.
Корректуры мои, как они мне ни постылы, теперь к вашим услугам.
Роман мой еще не двигается, но благодаря вам я верю, что его стоит окончить, и надеюсь это сделать нынешним годом.
Завтра я еду в Москву… Кроме того, в Москве хочу предложить в «Русский вестник» свой роман по 500 руб. за лист и с тем, чтобы мне дали 10 тысяч вперед, которые мне нужны для покупки (имения. –
Нужда в десяти тысячах заставила меня отступить от моего намерения печатать мой роман отдельной книгой. Я считал себя связанным случайно данным обещанием «Русскому вестнику»…
Они стали торговаться, и я очень рад был, что этим освободили меня от моего обещания. Делаю теперь то же предложение вам… зная, что предлагаемые мною условия тяжелы для журнала, я нисколько не удивлюсь, если вы их не примете.
Я предложил вам условия… 20 листов по 500 р., деньги вперед, печатать окончание романа. Теперь я занял уже нужные мне деньги… занятия школами… отвлекают меня…
Роман не пишется, а из всех редакций так и сыплются письма: десять тысяч вперед и по пятьсот рублей серебром за лист. Левочка об этом и не говорит, и как будто дело не до него касается.
Всякий день получаю телеграммы от Каткова – торопят меня с Карениной, которая мне противна…
Никогда не буду вперед обещаться относительно своего писания, многоуважаемый Михаил Никифорович. То, что следовало, казалось так готово, а как взялся отсылать, пришла необходимость исправить, и я задержал.
Я не брал в руки пера два месяца и очень доволен своим летом (в самарских степях. –
Я два месяца не пачкал рук чернилами и сердца мыслями, теперь же берусь за скучную, пошлую «Каренину» с одним желанием – поскорее опростать себе место – досуг для других занятий…
…С своим романом вожусь по утрам, но