Тот вопрос, который был поставлен самим Толстым
– в комнате со свечкой —
– арзамасский ужас —
– самой смертью, —
– а была то не смерть, а жизнь.
Лев Николаевич пришел к несопротивлению.
Так вот.
Собственность получалась одним из видов зла.
Все говорят, и я, Толстой, говорил – «моя земля».
Раздел собственности как бы тиражирование зла, мнимость как бы существующих людей.
Своих детей.
Толстой раскаивался в разделе, хотя это и был типичный раздел для дворянства того времени.
Толстой глубоко раскаивался в том, что он сделал своих детей богатыми, обеспеченными людьми; как бы неверно родивши их – вторично. Введя их в жизнь во второй раз неправильно.
Тянули жребий. Всего жребиев было девять. Земельные участки оценили в 550 тысяч рублей, по очень низкой цене. Это и была основная добыча.
Сергей Львович получил 800 десятин земли при селе Никольско-Вяземское и должен был уплатить Татьяне Львовне 28 тысяч рублей, а матери в продолжение 15 лет, 55 тысяч рублей, с уплатой 4 % годовой суммы.
Татьяна Львовна получила Овсянникове в 38 тысяч рублей.
Илья Львович – Гриневку и 368 десятин имения при Никольско-Вяземском.
Лев Львович – дом в Москве. Тот дом, в котором часто жил Толстой, 394 десятины земли самарского имения и 5 тысяч рублей с выплатой в продолжение 5 лет.
Михаил, который был еще гимназистом, получил 2105 десятин в Самарском имении, но должен был уплатить 5 тысяч рублей Льву.
Андрей и Александра получили 4 тысячи десятин в Самарской губернии, а доплатить долю они должны были Татьяне Львовне.
Иван получил 370 десятин в Ясной Поляне.
Софья Андреевна должна была получить остальную часть Ясной Поляны, и они должны были заплатить еще доплату.
Эти доли добычи можно показать, сняв земли.
Происходило это 16 апреля 1891 года.
Лев Николаевич отказался от гонорара за свои вещи.
Написал «Кавказского пленника», где нет романтизма Пушкина, любимая вещь Толстого.
«Кавказский пленник» – это переход к «Хаджи-Мурату».
Это результат всех сомнений «Севастопольских рассказов».
И еще не написанного «Хаджи-Мурата».
И мы переходим к женщине.
Вопрос о вине.
Он начал вспоминать молодость.
Он ее вспоминал по-разному.
Когда Бирюков утвердительно полуспросил, что это была безалаберная жизнь, Толстой ответил – «нет».
Хотел написать о том, как мужчина спасает женщину, а написал о том, как она отказалась от этого и спасает мужчину.
И как она уходит на великую дорогу, конец которой он понимал.
Но причин недовольства рабочих он не понимал.
Он не понимал, почему они пришли к Зимнему дворцу, хотя они носят сапоги и каждый день пьют чай.
Как будто они живут лучше крестьян.
Надо было смотреть, как люди изменяются, как они идут мимо Ясной Поляны, разоряясь.
Что положение не улучшается, а ухудшается.
Этот человек был человеком большой совести и большой храбрости.
Что такое сыпной тиф, он знал по баракам Севастополя.
Он решился поехать на голод и встать перед лицом великой нужды и великого нетерпения.
В это время голод в России усилился. Неурожай пришел в тот момент, когда семья делила наследство живого Толстого.
Лев Николаевич записывает в дневнике: «Я дурно сплю, и я гадок себе до невозможности».
Поддержание жизни человека, которого прогонят через строй, который будет бит, его бьют тысячью палок, не есть благо.
Благо – это разрушение этой жизни.
Лев Николаевич совещался с другом своим Раевским.
Раевский был человеком легендарной силы. Он поднимал груженную хлебом телегу за заднюю ось.
Товарищи говорили о хлебе.
Лев Николаевич дал такую инструкцию: «Выбирайте место в середине самых голодных деревень, припасите в это место муки, отрубей, картофеля, капусты, свеклы. Кладите это в середину деревни. Готовьтесь».
Лев Николаевич дал в газете и подробное предложение о том, что надо делать, как надо заготавливать фураж для скота, потому что если умрут лошади, то голод повторится. И тогда Чехов сказал, что Лев Николаевич мог бы быть министром продовольствия, так он точно и просто думает.
Лев Николаевич, Раевский, Татьяна и многие другие ходили, проверяли, устраивали столовые. И это была трудная работа.
Богатырь Раевский умер от простуды: в голодных деревнях дров не было.
А Лев Николаевич выжил.
Но это уже другая история.
14. «Воскресение»
I
Санчо Панса если не любимый герой Толстого, во всяком случае, он вакансия главного героя.
Когда Чехов написал «Душечку», Толстой прочел
Почему я говорю о внеморальности?
На двери ее небольшого дома, на замке двери ее дома тоже можно было написать: – Мне отмщение, и аз воздам, – она без церкви сошлась с ветеринаром.
Но она больше всего любила мальчика, того мальчика, которого любил Чехов.
У Чехова не было детей.
И он в своем доме на Садовой улице держал гостя-мальчика, который бредил, ошибался в самых простых вещах, но он был прекрасен; потому что он был жизнь.
У Анны Карениной были дети, и у всех почти героев Толстого много детей.
Только в «Смерти Ивана Ильича» виден мальчик, еще подросток, с кругами вокруг глаз, о происхождении которых знал Толстой, потому что у него в детстве тоже были эти круги детского порока. Потому что он не родился ангелом и он не имел бравады откровенности Руссо, тогда, перед революцией, которой еще не было, но которая подтачивала корни того, что называлось дозволенным и недозволенным.
Вот этот мальчик плачет по умирающему отцу, и тот чувствует: это какое-то оправдание.
Но вернемся к человеку, с которого я неожиданно и вполне правильно, кажется, начал, – к Санчо Пансе.
