Порывисто он вытащил из кармана узелок и стал его развязывать. Глаза Смуги подозрительно заблестели, голос предательски задрожал:
– Подожди минуточку! А теперь я тебя спрошу: как ты можешь думать, что я нарушил наше с Томеком решение?
– Так ведь ты взял золото! – воскликнул Новицкий.
– Ничего я не взял! – энергично возразил Смуга. – В том-то и дело, что не взял.
– Ничего не понимаю. Так откуда оно у тебя?
– Мне подарил его потомок инков.
– Кто, сто дохлых китов, тебе подарил?
– Спокойно, капитан, спокойно! – произнес Смуга. – Ни за что не догадаешься.
– Кто? – Новицкий потерял уже всякое терпение.
– Супруг твоей поклонницы, жрец Онари.
Новицкий в ошеломлении смотрел на друга и не скоро снова подал голос:
– Жрец? Невозможно поверить! Как это было?
Смуга рассказал, что произошло, когда он пошел к своему тайнику. Слушая его, Новицкий даже пару раз ущипнул себя, чтобы удостовериться, что это все не сон. Когда Смуга закончил, Новицкий сказал:
– Значит, даже тебя Онари поразил своим поведением. Я тогда заметил, что ты возвратился сам не свой. Да, он, этот дикарь, поразил нас обоих. Мало кто из белых людей отважился бы на такое. И никогда больше я не назову его дикарем. Так эта оставленная для нас лодка – тоже его рук дело?
– Никакого сомнения, – подтвердил Смуга. – Агуа действовала с согласия мужа. Они оба возвратили тебе долг благодарности. И как теперь ты относишься к этому золоту?
Новицкий пренебрежительно махнул рукой:
– Да плевать мне на него! Онари ведь тебе его отдал, ты и переживай. Я рад только тому, что сам заработал. Мой дорогой папаша часто говорил, что от денег у людей бывает худо в головах.
– Я поделился с тобой тайной, которую мы с Томеком, ради этих несчастных индейцев, решили никому не доверять. Теперь ее знают трое.
– А, твои слова влетели мне в одно ухо, а из другого вылетели. Уже ничего не помню, не беспокойся. Ну, давай все же немного поспим.
Они развесили гамаки между пальмами, что пониже, дорожные мешки положили себе под головы и, держа штуцеры под рукой, улеглись спать.
Простодушный Новицкий, сама беззаботность, уснул сразу, как закрыл глаза. Но то был не глубокий, приносящий забвение и отдохновение, сон, а скорее чуткая дремота, свойственная привыкшим к опасности людям. Вот и сейчас, после необыкновенного повествования Смуги приснились ему Агуа и ее загадочный муж. Пригожая индианка настаивала, чтобы Новицкий взял ее с собой, а Онари стоял рядом, бросая на них зловещие взгляды. Новицкий изворачивался, как мог, жалко ему было Агуа. Он уж вроде решился поддаться на ее просьбы, как вдруг неизвестно откуда взялся Томек и, подмигивая приятелю, нашептывал: «Бери ее с собой, Тадек! Женись на ней, она будет подсовывать тебе питательных червей. Ты ведь любишь хорошо поесть!» Жрец тем временем щелкнул пальцами и в его ладони появилась длинная, как солитер, личинка. Он держал ее за хвост, а на другом ее конце виднелась головка с лицом Агуа. Личинка выгибалась к Новицкому, шепча: «Съешь меня, съешь». Уже почти касалась его рта… Агуа вскрикнула и… Новицкий проснулся, открыл глаза.
Это верещали обезьяны на деревьях, они были возбуждены интересным зрелищем на земле, где птица на длинных ногах и с длинной шеей пыталась схватить змею. Пучок перьев, усевшийся почти у самого изогнутого клюва, воинственно топорщился. Птица не отрывала глаз от извивающейся змеи, бдительно следила за всеми ее движениями, подскакивала и отскакивала, обороняясь крыльями от укусов. Улучив, в конце концов, подходящий момент, кинулась, когтями пригвоздила змею к земле и клювом умело хватила ее пониже головы. Схватка тут же закончилась. Пташка пожирала змею к великому удовольствию обезьян – они так же, как и люди, единственные в животном мире чувствуют отвращение и панически боятся змей.
Новицкий бросил взгляд на Смугу. Тот тоже наблюдал за драмой. Когда все закончилось, Новицкий заметил:
– Толковая птица! Располосовала змею не хуже африканкой птицы-секретаря.
– Да, ты точно подметил. А они, может, и родня. Это кариама [27] из тропической Америки, вид почти вымирающий. Ты заметил, что пучок перьев у нее на голове спереди, а у птицы секретаря – сзади?
– Верно, а то я смотрю – что-то не так. Пора смываться отсюда, Янек.
– Сейчас двинемся, может, хочешь еще коро?
– Нет, хорошенького понемножку, – пробурчал Новицкий, – после этого индейского деликатеса такой чудной сон мне приснился… В путь! Вот только нарву еще этих якобы орехов.
VIII
НА РЕКЕ
Солнце склонялось на запад. Над рекой опять замелькали снежно-белые цапли, фламинго, разноцветные попугаи и мрачные черные стервятники. У берега беззаботно ныряли водяные курочки. Цикады завели свою монотонную предвечернюю песню.
Смуга с Новицким все чаще поглядывали на высокие, крутые берега, покрытые непроходимой чащей, высматривая себе место для ночлега. Но оба берега по-прежнему казались совершенно неприступными. Временами, правда, среди кручин выглядывали узкие полоски маленьких песчаных пляжей, но уж слишком они бросались в глаза, да к тому же именно на них, подобно высохшим деревьям, вылеживались крокодилы[28] с широко разверстыми пастями. Одни только стремительные птицы осмеливались временами проскользнуть между громадными тварями, на отмелях легче было схватить рыбу или краба.
– Ах, проглоти вас акула! – злился Новицкий. – Вот-вот ночь на дворе, а нигде нет места для стоянки.
– Нет у нас больше времени на поиски, – сказал Смуга. – Придется провести ночь на реке,
– В темноте разобьем лодку, как пить дать! – забеспокоился Новицкий.
– О том, чтобы плыть, нечего и думать! Переночуем в лодке у берега под защитой нависающих крон.
– Только бы крокодилы или анаконды не решили нами закусить, – заворчал Новицкий. – Наша лодка для них что скорлупка. Аж страх берет, как смотрю в их открытые пасти!
– Верно говоришь, капитан. Из-за крокодилов и анаконд индейцы никогда не ночуют в лодках. Но у нас нет выбора, будем дежурить по очереди. Пока еще светло, подойди поближе к левому берегу.
– Давай вон туда, там вроде поменьше отмелей с этими тварями.
Откладывать ночлег дальше было никак нельзя. Солнце посылало на джунгли розовые лучи. В любую минуту могла настать ночь, и Новицкий короткими, сильными ударами весла направил лодку к берегу. Вскоре они вплыли под склоненные над рекой кроны деревьев. Из объял полумрак. Развесистые кроны склонялись иногда так низко, что им приходилось чуть ли не ложиться на дно лодки, проходя под ними. Душный воздух был пропитан гнилостной вонью.
Прибрежные течения не были такими быстрыми.
Смуга отложил весло и высматривал место для ночной стоянки, но вдруг резко снова схватился за весло и вместе с Новицким живо толкнул лодку вперед.
– К чертям собачьим, чем это так завоняло? – рявкнул Новицкий, с отвращением отворачиваясь от берега.
– Где-то здесь валяется крокодилья падаль, – неохотно объяснил Смуга.
– Да ведь воняет-то мускусом! – возразил Новицкий.
– Ну вот потому и говорю, что то гниет крокодил, – подтвердил Смуга, – у этой твари железы выделяют сильный мускусный запах.
– Черт, а я об этом забыл. Тошно мне от этой вони, глотнуть бы сейчас ямайского рома. Хоть бы Томек не забыл о нем.
Вскоре они остановились под склоненным над водой раскидистым деревом.
