не мог двигаться дальше.
Наступила ночь, я сел в тени скалы и, обессиленный, заснул. Сколько времени прошло в полусне, в полуяви, я не знаю. Казалось мне, что передо мной появились какие-то тени. Кто-то меня кормил, поил… Где-то я ехал… Когда я очнулся, то лежал в тени пальмы, на какой-то попоне или шкуре… Слышалось фырканье верблюдов, мелькали какие-то люди. Они заметили, что я пошевелился. Кто-то подошел ко мне, наклонился. Я почувствовал вкус молока.
«Что это за люди?» — подумалось мне. Я пытался их спрашивать, но они отвечали на незнакомом языке. Их было трое. Они были одеты в черное. Лица у них были закрыты, но для пустыни это обычно. Они готовились ко сну. Я закрыл глаза, а когда открыл, один из них как раз открыл свое лицо и склонился надо мной. Я не на шутку испугался! У него было совершенно голубое лицо, как у мертвеца. Позже я немного пришел в себя и вспомнил рассказы арабов о «земле страхов» где-то в глубине Сахары, где живут «голубые люди пустыни». Но вы можете себе представить, какое жуткое впечатление это на меня произвело. Какое-то время мне казалось, что я уже где-то не на этой земле. Вот почему я так хорошо все запомнил и так подробно вам рассказал.
Я пробовал разговаривать с ними, объясняя, что мне нужно в Луксор, но они непонимающе разводили руками. Я-то хотел, чтобы эти люди поняли, что я не могу с ними ехать, что мне нужно совсем в другую сторону. Они долго переговаривались на своем языке, показывая на меня, и повторяли одно слово:
— Марабу…
Мне было известно, что эта похожая на аиста птица обитает в Африке, но на северном и южном окончании континента ее не встретишь. Почему, обращаясь ко мне, они повторяли название этой птицы? Пока что я не стал ничего выяснять, да у меня и не получалось общения с этими всадниками. Обращались они со мной весьма уважительно, делились едой. Но уж и скудна она была! Верблюжье молоко да финики. С ощущением их вкуса на губах я и вступил в самое необычайное в своей жизни приключение…
Минуло несколько дней, мы двигались на запад. Уже близился вечер, когда мои избавители вдруг остановились и принялись жестикулировать, на что-то показывать, взволнованно что-то говорить. Вдали, на фоне гаснущего дня и желтых песков появились темные подвижные полоски. Это был караван.
Караван. Какое это необыкновенное зрелище! Сотни верблюдов, десятки людей, товары, шатры… Караван остановился на ночлег. Мы подъехали к самому видному шатру, остановились перед ним. Мои спутники сошли с верблюдов, быстро переоделись в полосатые, голубые, открытые с боков длинные и широкие туники, которые они называли гандурами. Весьма тщательно закрыли лица. По их поведению я догадался, что в роскошном шатре обитает какая-то важная персона. Так оно и оказалось. Но… вы только послушайте! Ни за что не поверите! Из шатра вышла молодая, красивая женщина. И оказалось, что это она ведет караван. Как же я жалел, что со мной нет Новицкого, это ведь Тадек всегда нравился женщинам. Может быть, нас бы, благодаря тебе, и выпустили?
Тем временем начались приветственные церемонии. Я не преувеличу, если скажу, что они длились не меньше часа. Я заметил, что некоторые фразы повторялись не один раз. Позднее мне довелось узнать, что обмен любезностями и различными сведениями повторяется десятикратно. Поскольку я помнил, отец, что ты любишь собирать любопытные данные об обычаях разных народов, я постарался уяснить содержание приветствий. Выглядело это примерно так:
— Здравствуй, — начали мои спутники.
— Здравствуйте! — ответила женщина.
— Приветствуем тебя.
— И я вас приветствую!
— Как проходит путешествие?
— Хорошо! А у вас как?
— Все в порядке? Как твои люди?
— Милостью Аллаха все здоровы.
— Хвала ему! — отвечали они. — А много ли молока у верблюдов? — продолжали они задавать вежливые вопросы.
— Слишком мало!
— Пальмы хорошо плодоносят?
— Достаточно. Когда в последний раз шел дождь? — Это, по моему мнению, самый важный в пустыне вопрос.
— Не слышали. Везде сушь, — ответили ей.
И так по кругу много раз. В конце приветствий путники мои сказали женщине:
— Пусть Аллах продлит твою жизнь.
— А вас он пусть благословит в детях.
— Пусть Аллах осветит нам дорогу, — так закончилась эта необычная церемония.
Я ощущал себя дурак дураком. Наконец, женщина посмотрела на меня, смерила меня внимательным взглядом с ног до головы. Я тоже не спускал с нее глаз. Так мы долго смотрели друг на друга… Она начала говорить, и снова я услышал, как повторяется слово «марабу». Разумеется, я ничего не понимал. Она позвала какого-то юнца, тот знал язык, да только французский. Он взял меня в свой шатер, перед которым горел небольшой, но яркий костер. Он готовил на нем чай.
Должен признаться, что я начал терять терпение, поскольку вынужден был участвовать в новой церемонии. Как он священнодействовал, готовя чай! А я сидел, как на раскаленных углях, пока он тысячу раз переливал настой из кружки в кружку. Он лил его с довольно большой высоты, но не пролил ни капли. И при этом молчал… Совсем выйдя из себя, я попробовал его прервать, но он даже не обратил на меня внимания. Долго все тянулось, пока он не решил, что чай готов, разлил его в две кружки, открыл свое голубое лицо и подал мне кружку.
Да, это было крепко! Я не преувеличу, если скажу, что обычный чай ударил мне в голову. К счастью, я его все-таки выпил. Отказ, как я узнал позднее, был бы смертельной обидой. Мне так же объяснили, что от первой самой крепкой заварки можно отказаться. Женщины и дети пьют только вторую и третью. Но мне же все-таки не хотелось, чтобы меня зачислили в бабы, как бы ты сказал, Тадек. После этого испытания они признали во мне настоящего мужчину. Но обо всем этом мне довелось узнать от Угзана, моего опекуна, лишь после многих, многих дней путешествия. Выяснил я, в чьих нахожусь руках и кто такой «марабу».
Как-то незадолго до рассвета перед отправкой в дорогу я оказался поблизости от головы каравана. Царила еще ночная прохлада, но было уже довольно светло. Я увидел тех, кто нас вел. Их было четверо. Трое помоложе с особым почтением относились к самому старшему.
Как вы поняли, я постепенно стал уважаем моими спутниками и пользовался довольно большой свободой. У меня даже был «собственный» верблюд. Это был молодой верховой дромадер, мехари. Говорили, что он способен пройти без воды почти тысячу километров, вдвое больше, чем обыкновенный верблюд. Но после такого перехода в течение десяти минут он может выпить сто литров воды сразу!
Как я уже рассказывал, я подъехал к голове каравана, чтобы посмотреть, как он отправляется в путь. Старший проводник сидел на своем одногорбом верблюде, остальные были рядом. Он отпустил поводья и поворачивал животное в разные стороны, управляя им с помощью колен. Очевидно, пытался определить, откуда налетает легкий ветерок. Он еще крутил при этом головой, то наклоняя ее, то подымая высоко, застывал в неподвижности, как будто прислушиваясь, и глубоко втягивал в себя воздух.
В конце концов, он указал направление, и мы двинулись.
Вскоре проводник помоложе затянул песню, остальные повторяли припев. Монотонное, мерное под шаг верблюдов пение заворожило меня. Снова мне припомнился, отец, дом моего детства, песни, что перед сном пела мне мама. Как беспечно я тогда засыпал! Тебя вечерами часто не было дома, ты занимался своей патриотической работой. Когда я спрашивал, где ты, мама всегда отвечала, что есть более важные дела, чем я и она, чем родной дом. И что когда-нибудь я все узнаю и буду гордиться тобой.
Позже, когда я научился кое-как объясняться со своим опекуном по-французски, я спросил, о чем эта песня. Не сразу, но он сумел объяснить. Это был разговор между ждущей своего любимого девушкой и ее возлюбленным, идущим к ней через пустыню. Девушка повторяет припев: «Где же ты, милый мой верблюд?» Женщины этого племени награждают своих избранников таким вот, в их глазах, нежнейшим
