— Как прикажете, ваше величество. Если вы не возражаете — я велю зарядить огненное ядро. Это уникальное зрелище! Мои алхимики работают над составом, который будет прожигать камень, так же легко, как дерево, но пока что мы используем обычную смолу. Но уже сейчас понятно, что скоро мы сможем отказаться от услуг огненных магов! Любой солдат, обученный обращению с новой катапультой, сможет сделать то, что раньше могли от силы десять человек в империи! Любая крепость, любой замок падет после нескольких таких выстрелов, будь он хоть в скале высечен!
Ванр вздохнул — он знал один высеченный в скале замок, который не помешало бы сжечь. Наместница отправила письмо герцогу Суэрсен две недели назад, но пока еще не получила ответа. Почему- то чиновник не сомневался, что герцог найдет вежливый повод для отказа просто из упрямства, чтобы лишний раз подчеркнуть свою независимость. Как будто на нее кто-нибудь покушается! Ванр вообще не понимал, зачем нужно было присоединять к империи это герцогство. Земли богатые, но налоги они все равно не платят, зато дают другим лордам повод задуматься: мол, почему это одни оставляют себе три четверти налога, а другие — всего лишь четверть.
На этот раз невозмутимый Ир даже не приподнял бровь, по его лицу вообще было непонятно, слышал ли он эту пламенную тираду. Тем временем в ствол закатили обмазанный смолой заряд, поднесли запал. Наученные горьким опытом зрители заткнули уши без напоминаний, а заодно и закрыли глаза, сожалея, что не могут последовать примеру солдат и спрятаться под навесом. Поэтому никто не увидел, как незаметно шевелятся губы мага, и не услышал шелестящий шепот. А змеящийся огонек подбежал к стволу, раздался грохот, но несравнимый с шумом от первого выстрела. На этот раз показалось, что барабанные перепонки рвутся в клочья. Открыв глаза, Энрисса увидела, как куски железа медленно кружась, опускаются на каменную площадку. Ствола больше не было — взрыв разнес его на куски. Наместница, как зачарованная, смотрела на повисшие в воздухе осколки, и только потом увидела, что Ир стоит, вскинув руки, словно прикрывает их всех невидимым щитом. А вот солдатам, оказавшимся за пределами щита, повезло меньше, вернее, совсем не повезло: их тела превратились в кровавые ошметки. Энрисса нащупала плечо Ванра и оперлась на него — голова кружилась. Остатки ствола медленно опустились вниз, повинуясь магистру, и только тогда он опустил руки. Бледный Тейвор с ужасом смотрел на осколки своей мечты:
— Я-я не понимаю, она же стреляла!
Магистр Илана уже успела придти в себя:
— Вы чуть не убили нас всех, и думаете только о своей катапульте! Я всегда была против ваших нововведений! — Белая ведьма оглянулась на молча стоявшего в стороне огненного мага.
— Это недоразумение! Я все исправлю, уже через месяц будет готов новый ствол, и вы все убедитесь!
— Убедимся, что вы великолепно умеете пускать деньги на ветер, — вмешалась в разговор наместница. — Хватит, граф, Высокий Совет уже увидел все, на что вы способны. С такими защитниками, как вы, врагов уже не нужно. Я запрещаю вам изготавливать подобные орудия. Армия империи не нуждается в столь дорогостоящем способе убивать собственных солдат.
В такие моменты, как сейчас, Энрисса думала, что верный военачальник обходится ей дороже, чем она может себе позволить. Наместница, так же, как и Тейвор, хотела иметь в своем распоряжении сильную армию, считала, что от дворянских дружин больше вреда, чем пользы, но ставила только реальные цели, в то время как фантазии ее племянника заходили слишком далеко. Энрисса боялась, что гоняясь за зайцами, Тейвор упустит ворующую кур лисицу.
— Но!..
— Никаких «но», если вы настаиваете, что ваши катапульты безопасны…
— Совершенно безопасны, ваше величество! Я сам присутствовал при сотне выстрелов!
Энрисса продолжила фразу:
— Тогда случившееся — ни что иное, как покушение на мою жизнь и жизнь членов Высокого Совета.
Бледность Тейвора приобрела пугающий зеленый оттенок. Покушение на наместницу — смерть на месте. Энрисса загнала его в угол: или он признает, что его любимое детище опасно для окружающих, или отправляется на эшафот. Или в изгнание, если наместница вспомнит о родственных узах.
— Вы правы, ваше величество. Эти орудия могут быть опасны. Мы не сумели отлить цельный ствол, а склепанный из полос может взорваться под давлением. Но если вы позволите продолжить работы, — Эльн сделал последнюю попытку.
— Не позволю. Я не хочу рисковать жизнями своих подданных. Разговор закончен, граф, а деньги, потраченные на это чудовище, вы возместите из своих доходов. А сейчас проводите нас вниз.
Уже садясь в карету, Илана улыбнулась Иру:
— Поздравляю, магистр. Этот взрыв пришелся как нельзя кстати для блага ордена Дейкар.
— Этот взрыв пойдет на пользу и ордену Алеон.
— Поэтому я ничего не слышала и не видела. Счастливого пути, магистр! — Белая ведьма захлопнула дверцу кареты.
LXII
Маленькая Саломэ всегда знала, что отличается от прочих детей. Это не делало ее жизнь хуже: у нее была мама, всегда спокойная, с теплыми ладонями и ласковым голосом, был отец — самый сильный и смелый. Была своя комната на втором этаже, под черепичной крышей, с большим круглым окном и скошенной стеной. Была зеленая лужайка, с бархатной травой, пересыпанной желтыми одуванчиками, издали похожими на цыплят, родник, с пронизывающе-холодной водой — пить ее мама не разрешала, чтобы не застудить горло, но можно было опустить в воду кончики пальцев, а потом слизывать с них прозрачные капли. Была лошадь, маленькая лохматая лошадка, со смешно оттопыренными губами, а в клетке жили кролики, голубоглазые, с коричневыми ушами. Саломэ не скучала, хотя никогда не играла с другими детьми. Она их даже не видела, только знала, что и в деревне, и в замке живут мальчики и девочки, со своими папами и мамами. Но ей туда было нельзя. Никто не должен был знать, что она дочь графа, потому что у папы была жена. Сейчас она уже не могла вспомнить, когда именно узнала, почему отец уезжает от них вечером и никогда не остается на ночь, почему ей нельзя выходить из своей комнаты, когда к маме приходят крестьяне за травами, или молочница приносит молоко. Но в свои шесть лет Саломэ не сомневалась — все, что у нее есть, все, что ей дорого и важно, начиная от мамы, заканчивая фарфоровой куклой, могут забрать злые люди. Люди, для которых важно, чтобы все было по правилам. Поэтому она и не стремилась покинуть свой маленький мир, и вовсе не материнский запрет удерживал девочку в пределах лужайки. Все остальные люди существовали где-то за гранью ее осознания, как смутная угроза благополучию, досадная помеха, удерживающая отца далеко от дома, расстраивающая маму. Она не огорчилась бы, проснувшись однажды утром и обнаружив, что во всем мире остались только трое: она, мама и папа. Тогда они бы жили все вместе. Однажды она даже рассказала о своей мечте маме, пожаловавшись, что не знает подходящего заклинания. Но мама расстроилась, и долго объясняла девочке, что все люди разные и нельзя вот так сразу желать всем смерти. Саломэ не понимала: смерть — это когда курице сворачивают шею, чтобы сварить суп, а она просто хотела, чтобы все люди пропали и перестали им мешать. Спорить она не стала — мама, наверное, лучше знает, но мечтать не перестала. А однажды отец приехал не один: он привез с собой маленького мальчика, рыжего, как лисья шубка, и с разноцветными глазами — один был карий, а второй — зеленый, и сказал, что это младший брат Саломэ, Арьен. Поначалу Саломэ не знала, что ей делать — играть с другими детьми она не умела, но мальчик оказался весьма бойким, и уже через час девочка с воодушевлением носилась по лужайке, пытаясь поймать шустрого братца, а потом показывала ему свою лошадь и кроликов. Арьен фыркал, что такие лошадки — для девчонок, а ему отец подарит боевого коня, черного, с белой гривой и они вместе поедут на войну и всех победят. Что такое «война» Саломэ не знала, родители ей не рассказывали, но из путаных рассказов Арьена она сумела понять, что это что-то очень интересное, и что их папа любит воевать, но Саломэ он на войну не возьмет, потому что она девчонка.
Ланлосс выглянул в окно — дети, набегавшись вволю, мирно беседовали, развалившись на траве. Он
