«Рабов» пришлось загнать в изолятор, и тут произошла неприятность. К Нафо, «хозяину» судна, пришел местный богач, владелец обширных фруктовых садов. Поспел урожай, рабочих рук для сбора не хватает, а рабы моряков все равно сидят без дела. Не уступит ли хозяин своих рабов на время для работ, конечно же, не бесплатно?
Ошеломленный халдей заявил, что ему нужно посоветоваться с товарищами. Но и те оказались в большом затруднении. Действительно, положение создалось щекотливое: отказ вызовет подозрение, почему это хозяин отказывается от прибыли, так бережет безделье рабов? Отдать же товарищей чужим людям на принудительные работы было выше его сил, да и согласятся ли они?
— А ты запроси непомерную цену, чтобы наниматель сам отступился, — предложил Паладиг.
Но финикиец не зря был раньше купцом.
— Нельзя пользоваться безвыходным положением просителя для выкручивания рук, это противоречит всем купеческим кодексам, — сразу же заявил Кумик. — Пусть таким недостойным делом занимаются ростовщики. Остается согласиться, выговорив ряд взаимовыгодных условий.
Богачу было предложено уплатить разумную сумму, включив в нее и расходы на питание, мол, хозяева не доверяют местным поварам. Кроме того, надсмотрщиком за «рабами» останется Гато, а не приказчик, а добросовестность работы гарантируется. Приказчик полномочен лишь задавать объем работ и проверять вечером их исполнение, а в дело не вмешиваться.
На эти условия владелец садов согласился сразу. Вновь пришлось пережить бурю возмущения со стороны «рабов», но Паладиг убедил товарищей, что путь предстоит еще долгий и лишние деньги не помешают. Кроме всего, пришлось изготовить для Гато плеть с тремя хвостами, издающую громкие щелчки, — опять-таки для конспирации. Работа в садах оказалась нелегкой, к вечеру товарищи выматывались, как при гребле в штиль. Трудились на деревьях, из осторожности было приказано привязывать себя к толстым веткам. Но еще тяжелее приходилось морально: мало было вновь почувствовать себя невольниками, но приходилось еще видеть рядом труд настоящих рабов. Хотя Паладиг категорически запретил всякое общение с другими невольниками, во избежание случайного разоблачения, все равно приходилось наблюдать, как свирепый надсмотрщик бьет бичом исхудалых, отупевших рабов. Наказанию подлежали даже попытки съесть плоды, а для голодных людей это было аналогично танталовым мукам, тогда уже озвученным в греческом мифе. Но, при всем возмущении, бывшим рабам приходилось сдерживаться и не вмешиваться ни в какие происшествия. Лишь по вечерам, оставшись без свидетелей, они давали волю своему негодованию.
— Получается, что мы ненавидим египтян только потому, что они превратили в рабов нас, — мрачно высказал Оя, — А у себя на родине мы будем спокойно смотреть на рабов- чужеземцев.
— Ну, а стань ты богатым, будешь ли ты только нанимать людей для хозяйственных работ или предпочтешь держать даровых невольников? — кольнул его «надсмотрщик» Гато.
— Ты прав, конечно. Но все-таки в маленьких государствах, где и рабов мало, нет такой жестокости. Там рабов и свободных поденщиков держат вместе и кормят одинаково. Убить своего раба там невыгодно: он стоит довольно дорого. И я бы обращался со своими рабами мягче, чем здесь или в Та-Кемте.
Все мечты были направлены на скорейшую перемену ветров. Тяжело приходилось даже Кумику, от которого не отходил вавилонянин. Успокоившись на предмет будущей купеческой компании, он стал расспрашивать о торговле в Финикии и на Великом Зеленом море. Каждый вопрос мог содержать ловушку для финикийца, не имевшего вестей с родины уже четыре года. Боясь брякнуть какую-нибудь нелепость, он старался давать уклончивые ответы, ссылаясь на тайну предприятия. Но ряд реальных имен пришлось назвать, чтобы не выглядеть самозванцем. О торговле пришлось сочинить, что он, Кумик, давно отошел от дел, но был приглашен для тайного предприятия как опытный мореплаватель, хорошо знавший Та-Кемт. Ситан предлагал даже не спешить с отплытием, подождать его компаньонов и направиться в Вавилон вместе, но тут финикиец показал себя на высоте: он, мол, намерен набрать товаров в Ахурамазе и первым привезти их в Месопотамию, пока цены будут высокими.
Наконец, наступил день отплытия. Еще затемно «рабов» перевели на судно, утром Нафо получил расчет с хозяином садов, расплатился за постой, и «Дом» снялся с якоря. Вавилонянин провожал новых товарищей и выглядел искренне опечаленным — снова нужно скучать, а его компаньоны прибудут лишь через месяц. Когда гребцы заработали веслами, Ситан помахал рукой и прокричал на языке Та-Кемта, непонятном для окружающих:
— До скорой встречи в Ниппуре, азиатские купцы. Только с моими хозяевами будьте осторожнее, чем со мной, — и, подмигнув, добавил: — Ведь ваш почтенный друг, купец Ребла из Сидона, уже два года как умер. И еще: рабов хоть изредка, но наказывайте плетью на глазах посторонних зрителей!
Кумик, стоящий на руле, покраснел: вавилонянин все-таки раскусил обман. Но в открытие морского пути вокруг пустынного полуострова он поверил, иначе потребовал бы свое рекомендательное письмо назад.
После выхода из бухты был поднят парус, и попутный ветер понес «Дом» на северо-запад, к Бирюзовому морю. Кумик обдумывал любопытную сторону их путешествия: насколько труднее был бы их пеший путь в обход пустыни без корабля? Удался бы он вообще? Или пришлось бы много месяцев ждать случайного каравана? А ведь как были убиты беглецы при виде египетского паруса, приближавшегося к устью речки!
Как скажет много веков спустя писатель:[62] «Спастись при помощи того, что вам угрожало гибелью, — вот верх искусства сильных людей». Сильные духом азиаты, не побоявшиеся смертельной схватки, сумели превратить гибельный для них корабль в спасительный.
Глава VI
МОРЕ: ДРУГ ИЛИ ВРАГ?
Еще у Ситана азиаты выяснили, что расстояние до Ахурамазы всего вдвое больше, чем ширина моря, которое они преодолели во время бури. Это уже не казалось страшным людям, перенесшим так много. Даже при полном безветрии они готовы грести целый день, лишь бы приблизить час достижения желанной цели. Сейчас сохранялось отмеченное ранее явление — течения прилива и отлива. Когда задувал попутный ветер, это имело малое значение, и было решено плыть круглые сутки. Едва же ветер ослабевал или менялся, матросы без колебаний садились за весла. Так как пострадавшие в бою с египтянами товарищи совсем поправились, Кумик нередко передавал кормовое весло одному из них, а сам садился рядом с гребцами.
Берега сохраняли привычный вид обитаемых мест, менялся только преимущественный образ занятий у жителей: то вспаханные поля, то обширные пастбища. Часто к «Дому» устремлялись лодки с одним или тремя-четырьмя гребцами, интересующимися товарами и сразу теряющими интерес при отрицательном жесте. Так было и на четвертые сутки плавания, когда ни небо, ни море не предвещали тревоги.
Так как с утра подул северный ветер, то парус спустили (это потом оказалось огромным счастьем) и шли на веслах. Береговая линия была сильно изрезана, с отдельными рифами, поэтому Кумик отвел судно немного мористее (это тоже вскоре дало положительный результат), передал весло выздоравливающему сирийцу, а сам присоединился к гребцам.
На севере возвышались поросшие лесом, довольно далекие горы, зелень их склонов растворялась в голубой дымке воздуха. А на северо-востоке, как заметил сидящий лицом к корме финикиец, цвет неба стал заметно меняться с голубого на темносиний. Опыт старого моряка сразу подсказал ему необходимость срочных действий.
— Кончайте грести! — скомандовал кормчий удивленным товарищам. — Весла вытащить! Прячьте их под палубу! Теперь отвязать парус — и его туда же!
Привыкшие выполнять, а не рассуждать матросы быстро выполнили все команды. И тут же последовала еще одна:
— Отвязывай реи! Срочно!
