найдется ли в подвале бутылка шампанского. Она засмеялась, весело посмотрела на него заговорщицким взглядом, а когда наклонилась, собирая со стола посуду, в вырезе платья мелькнули ее груди. Он проводил ее взглядом и крикнул вслед:
— Принесите два бокала!
Она вообще любила смеяться. Засмеялась и когда он подвинул ей стул. И когда в его руках хлопнула пробка шампанского. И когда чокнулся с ней. Засмеялась и тому, что он осторожно спросил ее, отчего такая привлекательная женщина живет в богом забытой деревне. Она приезжает на лето помогать дедушке с бабушкой в ресторане, а вообще-то, учится в Марселе на фотографа, много путешествует, пожила некоторое время в Америке и в Японии и уже имеет публикации. Звали ее Рене.
— С трех до четырех я закрываюсь на перерыв.
— Чтобы поспать после обеда?
— До сих пор еще ни разу не пробовала.
— Что можно в полдень придумать лучше, чем…
— На мой взгляд, можно придумать кое-что получше. — Она снова засмеялась.
Он тоже засмеялся:
— Ты права. На мой взгляд, тоже.
— Ладно!
Они поднялись и забрали с собой шампанское. Она провела его через помещение ресторана и кухню. Он был пьян от выпитого шампанского и предвкушения любви и, когда Рене поднималась впереди него по лестнице, готов был прямо тут же сорвать с нее платье. Но руки у него были заняты бутылкой и бокалами. В то же время в голове мелькнула мысль об Анне и минувшей размолвке. Кажется, существует такое юридическое правило, что если ты, будучи признан виновным в преступлении, которого не совершал, потом его действительно совершишь, то тебя уже нельзя осудить за него? Double jeopardy?[7] Анна наказала его за то, чего он не совершал. Так что теперь ему можно.
В постели Рене тоже часто смеялась. Со смехом вынула пропитанный кровью тампон и положила на пол возле кровати. Она занималась любовью со спортивной серьезностью и сноровкой. Лишь когда оба они обессилели, она перешла к ласкам, целуя его и позволяя себя целовать. Во второй раз она обнимала его крепче, чем в первый, но, когда все закончилось, сразу посмотрела на часы и выпроводила его вон. Было половина пятого. Скоро должны были вернуться дедушка с бабушкой; через три дня закончится ее пребывание в этой — как он тогда сказал? — богом забытой деревне.
Она проводила его до лестницы. Спустившись, он еще раз посмотрел к ней наверх. Она стояла, облокотившись на перила, и впотьмах он не смог разглядеть выражение ее лица.
— Хорошо было с тобой.
— Да.
— Мне нравится, как ты смеешься.
— Давай иди, не задерживайся!
11
Хорошо бы сейчас гроза, подумал он, но небо было синее, и узкая улочка накалилась от зноя. Усевшись в машину, он увидел, как перед рестораном остановился «мерседес» и из него вылезли старичок и старушка. Рене вышла на крыльцо, поздоровалась с ними и помогла отнести в дом продукты.
Он поехал медленно, чтобы подольше видеть в зеркале заднего вида Рене. На него неожиданно напала острая тоска по какой-то совсем другой жизни, когда зиму проводишь в городе, а лето — в деревне среди гор, по жизни с устоявшимся, надежным ритмом, когда ты ездишь в одни и те же места, спишь в одной и той же постели, встречаешь одних и тех же людей.
Он хотел пойти туда, где побывал утром, но не нашел старого места. Остановился в другом месте, вышел из машины, но передумал гулять пешком, а присел на обочине, сорвал травинку и, опершись локтями на колени, стал жевать. Снова его взору открылись склоны и низкие горы, за которыми расстилалась равнина. Мечты влекли его не к Рене и не к Анне. Дело было не в той или иной женщине, а в устойчивости и постоянстве жизни как таковой.
Он размечтался о том, как бы уйти от них всех: от Рене, которой он, собственно говоря, и не нужен, от Терезы, которая любила в нем только самое простое, от Анны, которая хотела быть завоеванной, но сама завоевывать не желала. Но тогда у него никого не останется.
Вечером он скажет Анне то, что она хотела услышать. Почему бы нет? Да, конечно, то, что он скажет, она запомнит и потом использует. Ну и что из того? Что ему от этого сделается? От чего ему вообще может что-то сделаться? Он почувствовал себя неуязвимым, недосягаемым ни для чего и засмеялся, — вероятно, это сказывалось шампанское.
Было еще рано ехать в Кюкюрон к Анне. Он остался сидеть, глядя на равнину. Временами мимо проезжала машина, иногда сигналила. Иногда на равнине вспыхивал яркий зайчик — солнечные лучи, отразившиеся от окна дома или машины.
Он размечтался о том, как провести лето в деревне среди гор. С Рене, или Шанталь, или Мари, или как там еще ее будут звать, они отправятся в мае в горы и откроют там ресторан не для тех, кто хочет обедать, а для вечерних посетителей. Два-три блюда, простые деревенские кушанья, местные вина. Иногда к ним завернут туристы, наведаются приезжие художники, купившие и отремонтировавшие старые дома, заглянет кто-то из местных. Рано утром он будет ездить на рынок за продуктами, потом они будут заниматься любовью, а уж после полудня пойдут вместе на кухню готовить еду. Понедельник и вторник будут выходными. В октябре ресторан будет закрываться, они закроют ставни, запрут дверь и уедут в город. В городе они… Но он так и не придумал, какое дело у них будет в городе. Художественный магазин или книжный? Канцелярские товары? Табачная лавка? Магазин, который работает только зимой? Возможно ли это? Да и охота ли ему быть лавочником? Завести ресторан? Все это пустые мечты! Любовь по утрам — вот что было главное, а уж где — в приморском ли городе или в городе на реке, в деревне ли в горах или на равнине — это было совершенно все равно.
Он глядел на равнину и жевал травинку.
12
В семь он был в Кюкюроне, поставил на стоянку машину и, не застав Анну в «Баре де л’Этань», пошел в гостиницу. Она сидела на лоджии, на столе перед ней стояли бутылка красного вина и две рюмки — одна полная, другая пустая. Как она на него посмотрит? Этого он даже знать не хотел. Он смотрел в пол.
— Я скажу тебе в нескольких словах. Я спал с Терезой и очень об этом сожалею, но надеюсь, что ты сможешь меня простить и мы переживем это и забудем. Не сегодня, я понимаю, и не завтра, но в скором времени и так, чтобы мы остались в ладу друг с другом. Я люблю тебя, Анна, и…
— Может быть, ты все-таки сядешь?
Он сел и продолжал говорить, по-прежнему глядя в пол:
— Я люблю тебя и не хочу тебя потерять. Я надеюсь, что еще не потерял тебя из-за совершенно незначащей причины. Я понимаю, что для тебя это имеет большое значение, а раз уж это так — и мне следовало бы знать, что это так, — то надо было и мне придавать этому больше значения и не делать чего не следовало. Я это понимаю. Но это действительно имеет так мало значения. Я знаю, что…
— Да ты хоть отдышись сперва. Хочешь…
— Нет, Анна, дай мне сначала договорить до конца. Я знаю, что все мужчины, да и женщины порой тоже, говорят, что, дескать, одно мимолетное приключение на стороне не имеет значения, что это вышло нечаянно, что виноваты обстоятельства, или одиночество, или спиртное, что это не оставило никакого следа: ни любви, ни чувства, ни влечения. Они так часто это повторяют, что такие слова уже превратились в клише. Но клише есть клише, потому что смысл его верен, и хотя с мимолетным приключением дело иногда
