Семенихина больше в поликлинике не работает – ушла на пенсию, а тетка-«подставщица» наблюдается у другого врача. Разумеется, с нее теперь в поликлинике и печенья не возьмут, не то чтобы деньги. Самое примечательное, что у нее хватает наглости сокрушаться по поводу ухода Семенихиной: «А вот Раиса Викторовна мне всегда шла навстречу…» Шла, шла и дошла. Дождалась великой благодарности, до сих пор от радости очухаться не может.
– Суммы всегда индивидуальны, – тоном знатока сказал Юра. – Так же, как нет одинаковых людей.
Кастет
Каюсь, грешен – занимался в школьные годы изготовлением холодного оружия. Причем прямо на уроках труда, благо трудовик Владимир Кириллович (кличка – Мухомор) любил выпить и, выдав нам задание, во-первых, никогда не проверял, что мы в итоге сделали, а во-вторых, не очень-то наблюдал за тем, чем мы вообще занимаемся. Уроки проходили по стандартной схеме.
– Так, эта значит, сегодня продолжаем делать полочку для книг… – говорил Мухомор.
Полочку для книг мы делали почти полгода.
– Инструмент, – в этом слове Мухомор неизменно делал ударение на «у», – у всех есть? Ну ладно, приступайте, только тихо. Я сейчас приду…
И приходил за пять минут до звонка.
Мы с другом Эдиком Каревым решили сделать себе по кастету. К делу подошли очень серьезно – я по картинке-образцу вычертил две разные картонные выкройки (пальцы Эдика были чуть ли не в два раза толще моих), провел примерку и начертил чертеж. Эдик притащил две латунные пластины размером десять на пятнадцать сантиметров. Я сделал на них разметку и запустил в производство.
На первом уроке мы при помощи тисок и ножовок по металлу обработали внешнюю сторону будущего кастета, убрав с нее по принципу французского скульптора Огюста Родена все лишнее. На втором уроке прорезали отверстия для пальцев – Мухомор, спасибо ему, все же удосужился обучить нас работе на вертикально-фрезерном станке, а на третьем напильниками по металлу и наждачной шкуркой довели наши изделия до состояния, близкого к совершенству. Латунь – металл мягкий и обрабатывать ее напильником легко и приятно.
Я удовлетворился отполированным до блеска кастетом, а Эдик выкрасил свой темно-зеленой текстурной краской для металла. Разумеется, с собой мы эти изделия, классифицируемые как холодное оружие, не таскали – мой до сих пор где-то на антресоли валяется.
Драка в гимназии – событие чрезвычайное. В «Пантеоне наук» как-то не принято драться. При возникновении конфронтации отношения, насколько я понимаю, выясняются за пределами гимназии.
Драка с использованием кастета – это уже ни в какие, как говорится, ворота. Это чепэ в квадрате. Нет – в кубе. Суперчепэ.
Два ученика одиннадцатого «А» – великовозрастные избалованные дети – поспорили о том, кто из них круче. Спор разгорелся в туалете, куда оба зашли по зову природы. Недолгие словесные прения переросли в драку с использованием холодного оружия – одиннадцатиклассник Гайдамака достал кастет и повредил своему однокласснику Подвигину мягкие ткани головы. Заодно и сотрясение мозга устроил. Сам же испугался содеянного и побежал за мной. Про кастет рассказал сам, рассказал не только мне, но и Эмили Леонардовне с Ниной Петровной. Правда, кастет у него не забрали, забыли в суете.
Зашить пятисантиметровую рану на виске Подвиги– на я не мог, к тому же он нуждался в рентгенограмме черепа и консультации невропатолога, если не нейрохирурга. Пришлось госпитализировать. Как и положено – известили родителей. Вскоре в школу примчалась разъяренная мать Подвигина (ее гнев можно было понять) и устроила всем – от Эмили Леонардовны до сидящего у входа охранника – капитальный вынос мозга.
Гимназию, не могущую обеспечить элементарного порядка в своих стенах, она пригрозила закрыть, раскаявшегося Гайдамаку посадить лет на десять, а меня упечь за решетку на такой же срок за халатность. За какую такую халатность? За очень простую – за отсутствие у меня в медпункте операционной и рентгеновского аппарата. Кто рискнет утверждать, что это не халатность?
Перепуганный Гайдамака слинял из гимназии, не дожидаясь конца урока. Где-то через полтора часа после этого в гимназию прибыла его мать, да не одна, а в сопровождении семейного адвоката. Они прошли прямиком в кабинет директора и просидели там не менее получаса. Как рассказала Марина, говорил в основном адвокат, точнее не говорил, а задавал вопросы. На каком основании ученика Гайдамаку обвинили в нанесении телесных повреждений с использованием холодного оружия, есть ли свидетели, а если нет, то почему? Можно ли увидеть кастет? И так далее…
– А пока они сидели у Леонардовны, позвонила мать Подвигина, – рассказала мне вечером Марина. – Сообщила, что сидит у кого-то там в прокуратуре, и спросила, вызывали ли мы милицию… Мне пришлось под надуманным предлогом вызвать Леонардовну в приемную, чтобы дать ей возможность спокойно поговорить. Бедная Леонардовна, ее чуть кондратий не хватил… Она, конечно, молодец, быстро взяла себя в руки и приняла единственно верное решение – свела напрямую двух мамаш, Погодина и Гайдамаки. Пусть разбираются сами, без посредников.
– Разобрались?
– Завтра будет видно. – Марина потянулась на стуле (мы заканчивали ужин) и спросила: – А не кажется ли тебе, что слишком часто ночуешь у меня?
– Наоборот – слишком редко, – ответил я. – А если ты намекаешь на то, что у меня мы ночуем гораздо реже, то кто виноват в том, что ты живешь ближе к гимназии? Если бы я жил поблизости, то мы могли бы чередовать ночевки, чтобы никому не было обидно, а так – приходится отдуваться тебе. Постой-постой… уж не намекаешь ли ты…
– Намекаю! На то, что нам не стоит слишком привыкать друг к другу. Одно дело – секс в ночь с пятницы на субботу и редкие совместные вылазки по всяким развлекательным местам, и совсем другое дело…
– …секс по понедельникам и средам! – докончил я.
– Да, это я и хотела сказать. Иногда мне становится страшно от того, что я так далеко впускаю тебя в свою жизнь.
– Это плохо? – удивился я.
– Нет, но и не хорошо. Я привыкла жить одна, и мне трудно… Наверное, я не хочу…
– …расставаться со своим одиночеством?
– Нет, не совсем так…
– Это отставка? – Я положил вилку с ножом на тарелку и посмотрел в глаза Марине.
– Нет, – немного, как мне показалось испуганно, ответила она. – Просто мысли вслух.
– Давай договоримся поступать так, как нам хочется, – предложил я. – И ничего больше. Вот сегодня ты хочешь, чтобы я остался?
– Конечно, хочу, – рассмеялась она. – Не думай, что тебе удастся увильнуть после того, как тебя накормили ужином.
– Я тоже хочу, так что и говорить не о чем. А дальше будет видно.
– Насчет ужина я пошутила. Я вообще не хочу связывать тебя и себя какими-то обязательствами.
– Пусть лучше нас связывают чувства, чем обязательства.
Я встал, поднял Марину на руки и понес в спальню.
– Пусти! – вяло отбивалась она. – Пусти, дикарь! Дай хотя бы зубы почистить!
– Дикари не чистят зубов, – ответил я. – Они их выбивают.
– Кастетом!
– Непременно кастетом!
Мы прикалывались, но гимназию в течение двух дней просто лихорадило. Сильно нервничала администрация, а когда нервничает администрация, да еще сильно, на орехи достается всем.
Насчет выговора классному руководителю и учительнице английского языка, после урока которой произошла драка, можно и не упоминать. Недосмотрели? Вовремя не заметили конфликт? Получайте!
– Что мне теперь – по охраннику в туалеты сажать?! – орала на двух без вины виноватых сотрудниц Эмилия Леонардовна.
– Может, лучше видеокамеры поставить? – сдуру сунулась с предложением классный руководитель одиннадцатого «А» Аветисова.
– Вы чем думаете, Жанна Викторовна? – вопросом на вопрос ответила директор. – Нас же по стенкам
