— А что ж вы ее пили? — спросил Славик.
— Хороший вопрос, — одобрил Николай. — Отвечаю. Пили, потому что другой не было. А в тамошней воде не то что-то лишнее, не то чего-то не хватает. Но зато там кормили вкусно и не били, если чудить начнешь. Свяжут, обматерят, укол в жопу сделают, но чтобы бить — ни-ни. Европа как-никак!
— А у нас тогда что? — оскорбился патриот в Славике.
— У нас — Азия! — Николай крутанул пальцем у виска. — Ты что — по улицам не ходишь?
Славик промолчал.
— Так вот, — продолжил Николай. — У них там было заведено кошек держать, чтобы они нас успокаивали. Кошек в отделении жило штук двенадцать, сытые такие, гладкие. Говорят, даже харч на них выдавался, но до них он, конечно, не доходил…
— Зарплату им не платили, а Коль? — спросил Юра.
— Насчет зарплаты не знаю, но хорошо с ними было. Возьмешь на руки, погладишь, и сразу на душе приятно становится. Жаль, что у нас так не принято…
— Так ты же сам сказал, что у нас Азия. — Славик сегодня решил ослепить всех своим остроумием. — Сожрут кошек-то!
— В Азии собак едят, а не кошек, — возразил Николай.
— И кошек тоже! — не сдавался Славик.
Минут пять они вяло пререкались, пока не сошлись на том, что если азиаты и едят кошек, то каких-то особых, «пищевых» пород.
«Мне бы ваши проблемы, — позавидовал Данилов. — У меня тогда проблем, можно сказать, не было бы».
Сегодня, проходя мимо сестринского поста на обед, Данилов увидел свою историю болезни (сестра только что отложила ее после отметки в листе назначений) и даже успел прочитать слово «Шизофрения» в графе «Клинический диагноз».
От удивления споткнулся и взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие.
— Отсюда не улетишь, — сказал идущий навстречу больной.
Сказал без иронии, даже с сочувствием. Не рыпайся, мол, и не суетись — жди выписки.
Захотелось прямо сейчас, немедленно, потребовать объяснений у лечащего врача — вон она стоит возле двери процедурного кабинета и разговаривает со старшей сестрой. Данилов подавил порыв — ничего, кроме скандала, из этого все равно не выйдет. Нечего и пытаться.
Ситуация требовала осмысления и продуманных действий. Последовательных и адекватных, а не скандала посреди отделения.
Данилов быстро пообедал и стал ждать у наружной двери, когда его вместе с другими «прогульщиками» выведут во двор. Голова нуждалась в «проветривании».
«Кажется, психиатрический диагноз можно снять через три года наблюдения в диспансере, если за это время не будет обострений. Придется проходить комиссию… Стоп! На хрен эту комиссию, какая может быть комиссия? Это что ж теперь — три года ходить в „психах“? Нет уж, увольте. С диагнозом нужно разобраться здесь и сейчас. Ну, не прямо во дворе во время прогулки, а пока здесь лежишь. Или сразу же по выходе из больницы».
Снег в этом году лежал долго, но уже начал таять. Пора бы, апрель на дворе. Скоро наступит лето. Лето — это хорошо… Данилов любил лето больше всего из-за того, что все вокруг было зеленым, живым.
«А если опротестовать? В судебном порядке. Скорее всего придется обратиться к адвокату, чтобы тот собрал нужные документы и… Еще непременно нужен будет авторитетный психиатр, который даст заключение о неверности выставленного Данилову диагноза. Или — о несоответствии? Как-то так, в общем… Надо будет найти такого специалиста. Хотя у адвоката, занимающегося опротестованием психиатрических диагнозов, непременно будут нужные знакомства, иначе он работать не сможет.
А затем — в суд. Придется еще раз госпитализироваться на экспертизу.
Какая долгая канитель! Морока, переходящая в мытарство. Неужели это происходит с ним, Владимиром Даниловым? Кто бы мог подумать? Действительно — не зарекайся, никогда и ни от чего не зарекайся.
Но для очистки совести все же следует поговорить с лечащим врачом и заведующим отделением. Лучше всего — сразу с заведующим. Профессор тут сбоку припека, не более того. У сотрудников кафедры в больницах двойственное положение — почет есть, а реальной власти нету. Вроде английской королевы.
Так, значит, решено — обсудить вопрос с заведующим. Лучше всего — в присутствии Елены. Да, только так, чтобы тот не отмахнулся от Данилова, как от назойливой мухи. Неплохо бы еще и руководство по психиатрии пролистать, освежить, так сказать, в памяти. Надо попросить Елену. И пусть в газету обернет, чтобы название в глаза не бросалось. Здесь многие так книги оборачивают — берегут источники знаний не то для себя, не то для следующих поколений больных.
Только как ей сказать — не брякнешь же с поста, привези мне, мол, руководство по психиатрии. Сестры непременно запомнят и передадут Тамаре, а та начнет приставать с расспросами… А то еще поручит кому- нибудь потихоньку изъять книгу, пока Данилов спит или обедает. Безменцева подлая, от нее можно ожидать любой пакости.
Но можно сказать иначе, к примеру, назвать книгу «профильным руководством». Да — и Елена поймет, и сестры мимо ушей пропустят. Да, хорошая идея. И газет парочку попросить, чтобы прямо в комнате для свиданий и обернуть книгу. Так и надо сделать.
Если же разговор закончится ничем, то Елена может обратиться в департамент. Вне всякого сомнения, среди психиатров существует такая же круговая порука, как среди врачей других специальностей, но когда дело пахнет жареным, каждый спасает свою задницу, а не соседскую. Так что управа на них найдется, непременно найдется.
И почему, с какой стати они поставили такой диагноз? Настолько некомпетентны? Или за лечение шизофреника им больше платят? Или хотят получить на лапу, чтобы изменить диагноз на более «приличный». Вот вам!»
Данилов сложил два кукиша и продемонстрировал их миру — накося, выкуси! Не на такого напал.
«Интересно, а как тут у них с поборами? Денег вроде как ни у кого из больных на руках нет, но медсестры относятся к разным больным по-разному. Кем-то откровенно пренебрегают, а перед другими заискивают, причем все как одна. Наверное, родственники „стимулируют“, когда приносят передачи, не иначе. Надо бы вообще попристальнее присмотреться к жизни отделения — авось что и пригодится. Информация никогда не бывает лишней».
— Сволочи! — вслух высказался Данилов, порядком напугав больного, гулявшего в метре от него.
Окончательный план виделся ему таким — поговорить при следующей встрече с Еленой, сразу же добиться аудиенции у заведующего отделением и потребовать объяснений. Ну и изменения диагноза, естественно. Не выгорит — Елена обратится в департамент, а Данилов полежит еще с недельку, давая возможность снять с него диагноз. Всяко лучше, чем повторно ложиться на экспертизу. Недели вполне хватит — на телефонный звонок департамент отреагирует сразу же, если позвонить непосредственно тому чиновнику, который всем этим занимается. Елена разберется, кому звонить. Не сама, так коллеги подскажут.
Если же местные психофармакологи будут упорствовать, то надо будет выписаться и восстановить справедливость, опротестовав диагноз. Сложнее, хлопотнее, но — решаемо. Зато потом эти уроды попляшут, ой как попляшут! Небо с овчинку покажется».
Елена молодец — поняла все сразу и пообещала завтра приехать. Забеспокоилась, конечно, не без этого. Трижды переспросила:
— Вова, у тебя точно все в порядке?
— Да, — кратко, не вдаваясь в подробности, отвечал Данилов.
Когда соседи замолчали, Данилов, слишком возбужденный для того, чтобы заснуть, стал продумывать схему беседы с заведующим отделением.
Схема выстраивалась простая.
Первый вопрос: «Почему вы так поступили?»
Второй вопрос: «Какие пути выхода из сложившейся ситуации вы видите?»
Третий вопрос может варьироваться, в зависимости от того, по какому пути свернет дискуссия. Или это
