Александровна.
— И с обоими у вас конфронтация? — уточнил Михаил Юрьевич.
— Да.
Про то, что у нее есть копия с даниловской истории болезни, Елена говорить не стала. Только добавила:
— Если не удастся добиться правды в двадцать первой, то придется срочно ехать в Петербург и пытаться там…
— Не торопите события, — перебил Михаил Юрьевич. — Идите отдыхать. Как-никак суббота сегодня. Можно с ребенком куда-нибудь сходить.
— Он ждет меня в «Макдоналдсе», — сказала Елена, вставая со стула. — Михаил Юрьевич, я просто не нахожу слов…
— Вот и хорошо, что не находите, Елена Сергеевна. Вас там ребенок, наверное, уже заждался. Всего хорошего.
Главный врач вежливо приподнялся в кресле, но руки не подал. Намек был ясен: «Ступай, не задерживайся!»
— Всего хорошего и огромное спасибо! — выпалила Елена и уже в приемной услышала напутственное:
— Свои люди — сочтемся…
«Как же все иногда бывает просто!» — восхищалась она, чуть ли не бегом (на радостях, исключительно на радостях) пересекая полупустой субботний двор.
Действительно — просто. Можно было бы подумать, что провидение привело Калинина в директоры региона лишь для того, чтобы помочь Данилову.
В том, что у Михаила Юрьевича все получится, Елена не сомневалась. Нисколько не сомневалась. Один из административных принципов гласит: не умеешь — не берись. Раз уж берется, раз попросил дать ему информацию, значит, все будет хорошо. Может быть, уже сейчас Вовку переводят из коридора в палату… Нет, это слишком — всего пять минут прошло. И потом — сейчас выходные. Но в понедельник можно будет ждать новостей, и скорее всего, новостей приятных, радостных. Как же давно их не было — хороших новостей.
Калинин уже не беспокоил. На фоне всего пережитого одну-две недели поотбиваться от его нападок не составит труда. Пусть старается… Здесь ведь тоже палка о двух концах — все проблемы ее подстанции — это одновременно, и проблемы вашего региона, Анатолий Сергеевич. Рубите под собой сук сколько влезет — флаг, то есть топор вам в руки. Быстрее отправитесь на все четыре стороны. Так, пора звонить сыну — пусть доедает и выходит на улицу.
— Ты, мам, такая веселая! — одобрительно сказал Никита, усаживаясь на переднее сиденье. — Даже глаза блестят. Тебя повышают?
— Нет, не повышают. Но разве радуются только повышению?
— О чем еще можно столько времени говорить с начальством? — скривился сын.
— Тебе не хватило денег? — удивилась Елена, отъезжая от кромки тротуара.
— Мне не хватило места. А деньги остались — сто двадцать рублей, — ответил честный ребенок.
— Пристегнись! — напомнила Елена, только сейчас обратив внимание на то, что сын забыл про ремень безопасности.
— Уже! — доложил сын, щелкая замком.
— Куда поедем? — спросила Елена, не отрывая глаз от дороги.
— Давай в кино, как договаривались. А на обратном пути можно проведать Владимира. Ему будет приятно.
— Ему очень приятно, что ты о нем беспокоишься, но тебе там делать нечего. — Никита не в первый раз набивался проведать Данилова, явно желая набраться впечатлений для обсуждения с друзьями. — И потом, как мне кажется, он скоро выпишется.
— Интересно будет его послушать…
— Боюсь, что ничего интересного ты не услышишь, — «обломала» Елена. — Можешь не надеяться.
— Везет же людям, — вздохнул Никита. — И в морге работают, и в дурдоме лежат! А тут дом — школа — бассейн — дом — школа… Тоскливое существование. Что ты смеешься? Разве что не так?
— Нет, какой же ты все таки… — в последний момент Елена все же удержалась от слова «дурачок» — …любопытный!
Не помогло — сын надулся и целых три, если не четыре минуты обиженно сопел, глядя прямо перед собой.
«Везунчик» Данилов в это время наблюдал за тем, как первую палату покидает мужчина в палевом свитере и джинсах, до невозможности похожий на одного известного актера, и никак не мог вспомнить его фамилию. Мужчина шел налегке, а одна из дежурных сестер, явно хорошо «простимулированная», несла за ним две увесистые на вид спортивные сумки с вещами. Данилов и предположить не мог, что следующим «постояльцем» первой палаты станет не кто иной, как он сам.
Глава двадцать вторая
Olmnia mutantur, nihil interit[18]
Ресторан был оформлен в деревенском стиле. На стенах аляповатые пейзажи и декоративные снопики колосьев вперемежку с какими-то сухоцветами, должно быть призванными изображать луговые цветы, с потолка там и тут свисают связки лука и перца, в углу — потертое конское седло, ставшее уже непременным атрибутом любого уважающего себя заведения подобного рода. Данилов, иронизируя, называл подобные дизайны «клиническими пасторалями».
Место было выбрано по двум причинам. Из-за умопомрачительно вкусного, как утверждал Полянский, мяса по-купечески, приготовляемого в горшочках, и из-за соответствия московскому «золотому стандарту» — чистота, шаговая доступность от метро, умеренные цены. Когда-то в этот стандарт входили и вежливые расторопные официанты, но это было очень давно.
— Официанты вымерли как динозавры, остались одни халдеи, — не раз повторял Полянский, любящий не только обобщать, но и преувеличивать.
Полянский удивил с самого начала тем, что явился с опозданием на полчаса. Данилов как раз допивал вторую бутылочку газировки.
— Так ждал нашей встречи, что на час спутал время, — вместо извинения сказал он и пояснил: — Это я не злонамеренно опоздал на полчаса, а добросовестно пришел на полчаса раньше.
Данилову было все равно — злонамеренно или добросовестно. Он продолжал радоваться жизни. В том числе и тому, что видит друга.
— Ты похудел, Вова, — после обмена приветствиями настал черед обмена впечатлениями. — Но ничего — выглядишь моложе.
— Это я побрился. — Данилов машинально провел рукой по непривычно голым щекам. — И немного поиграл на скрипке, а музыка не только вдохновляет, но и омолаживает. Недаром почти все дирижеры, композиторы и прочие музыканты живут долго.
— Да, например Моцарт и Шопен.
— Моцарта отравил злодей Сальери, — напомнил Данилов. — А у Шопена смолоду был туберкулез. И то, что он дожил до сорока лет, уже большая заслуга. А ты вот все округляешься, скоро будешь как Колобок.
— Я скоро буду комком нервов, — скривился Полянский. — У нас на кафедре такое творится. Не то слияния ждем, не то реорганизации. Ох! Армагеддон, Содом и Гоморра! Впрочем, мне это все параллельно — я найду куда приткнуться, но ежедневно наблюдать это бурление дерьма очень тяжело.
— Крепись, — посочувствовал Данилов.
К столику подошел совсем юный официант.
Полянский раскрыл меню, сразу же заглянул в конец и спросил тоном пресыщенного знатока:
— Что, разве у вас нет токайского кьянти?
— Нет, — с приличествующим сожалением подтвердил официант.
— Мда… — помрачнел Полянский. — А виски «Кантритаун» есть?.. Тоже нет? Ну ладно, тогда принесите нам по салатику с креветками, только укроп в него крошить не надо, и по бутылке безалкогольного
