«Я никогда не считал себя выше тех, кто обращался ко мне за помощью, и никогда не противопоставлял себя им!»
«Зачем мне было это делать?»
«Слова, слова… Я всегда делал то, что должен был делать и даже немного сверх того!»
«Мне не нужны медальки. И никогда не были нужны».
«Ты с кем-то меня спутал».
«А я — это ты. Классический пример раздвоения личности. Или в нашем, то есть моем случае это не раздвоение, а расхождение? В противоположные стороны?»
«Да что ты пристал! Мне уже приходилось быть в шкуре пациента после того, как меня огрели железкой по голове!»
« А сейчас я жертва собственной глупости, ты это хотел сказать?»
«Не уверен. Скорее — наоборот. Ты говоришь то, что мешает мне заснуть».
«Я и так не дурак. И никогда им не был».
«Мне было тяжело, и потому я…»
«Нет, не легче. Наверное, еще тяжелее. Но с другой стороны — спокойнее».
«Зря, наверное, перестал. Если бы пил, то сейчас бы спал, а не разговаривал с тобой».
«Самое то занятие для сумасшедшего дома!»
«Со мной не все в порядке, но я не сумасшедший».
«Заткнись!»
«Нам не о чем больше говорить! Уже светает, пора, наконец, заснуть».
«Четыре слона».
«Я не хочу начинать считать. Мне бы закончить наш разговор и заснуть. Все, больше не стану тебе отвечать! И слушать тебя не стану! Болтай сколько вздумается, а я буду спать…»
«Иногда можно. Надо только следить, чтобы это не вошло в привычку».
Глава двенадцатая
Первое свидание
Притворяться оказалось несложно — здорово помогало однообразие окружающей обстановки и сонное умиротворение, царящее вокруг. Все вокруг вроде бы свои, примелькавшиеся, но — каждый сам по себе. Миша, бывший сосед по палате, сталкиваясь с Даниловым в коридоре, не узнавал его. Равнодушно скользил взглядом и шел себе дальше.
Персонал жил своей жизнью, руководствуясь вечным принципом: «Ты меня не трогай, и я тебе больно не сделаю». Безменцева ежедневно заглядывала в палату, около Данилова задерживалась на несколько минут дольше, спрашивала о жалобах, интересовалась переносимостью лечения, роняла несколько фраз на отвлеченные темы, щупала пульс и пальпировала печень. Раз в неделю являлась вооруженная фонендоскопом с тонометром и мерила всем четверым давление. На вопрос: «Сколько там, доктор?» — неизменно отвечала: «Сто двадцать на восемьдесят». По субботам и воскресеньям дежурные врачи приходили лишь тогда, когда их звали. По два-три раза на дню мельком заглядывали медсестры, убеждались, что все в порядке, и исчезали.
Медсестры в общем-то все как одна были не очень старательными и добросовестными, но зато и не слишком вредными. Данилову казалось, что они просто ленятся. Ленятся выполнять свои обязанности, ленятся вредничать, ленятся жить. «Интересно, какая она дома? — думал он, разглядывая кого-нибудь из медсестер. — Такая же сонная рыбина или, выходя за пределы больницы, преображается в резвушку- хохотушку?»
«Невредность» медсестер заключалась в том, что они разрешали Данилову по вечерам звонить с поста. Данилов не злоупотреблял — звонил не ежедневно и говорил не дольше двух-трех минут. Кроме Елены, разок позвонил Полянскому. Тот обрадовался звонку и с места в карьер понес какую-то хрень о своих связях среди светил современной психиатрии, у кого-то рекомендовал проконсультироваться и так заморочил голову, что Данилов просто повесил трубку. Он надеялся, что Игорь не обиделся: что с психа взять.
Он жил, точнее — выживал под девизом: «День прошел — и слава богу». В конце концов, никто не станет его задерживать сверх положенного. В психиатрии, как и во всей медицине, существуют определенные нормативы пребывания больных. А это означает, что с каждым днем свобода все ближе и ближе.
Именно — свобода. Это из обычных больниц выписываются, а из психиатрических выходят на волю. Как из тюрьмы.
— С завтрашнего дня вы можете гулять, — наконец-то обрадовала Безменцева. — На прогулку у нас выходят организованно, в сопровождении кого-нибудь из персонала. Обычно — сразу после обеда. Если хотите гулять, то присоединяйтесь к тем, кто ждет около двери. Вас проводят. Разумеется, во время прогулки следует вести себя хорошо, иначе они прекратятся. Свидания вам тоже разрешены, можете сообщить близким.
— Свидания тоже проходят организованно? — уточнил Данилов.
— Конечно. — Безменцева не уловила иронии. — Я выписываю пропуск, посетитель приходит в комнату для встреч, которая находится за входной дверью, как раз напротив ординаторской, звонит оттуда к нам на пост, и медсестра вас выпускает. Вы должны понимать, что дальше комнаты для встреч вам уходить нельзя. Свидания с родственниками разрешены у нас ежедневно, с десяти до шестнадцати часов.
— Почему такое странное время? — удивился Данилов. — Обычно же разрешают вечером…
— У нас особое отделение, особая больница. Поэтому все выходы-приходы разрешаются только в рабочее время, когда все сотрудники на месте, а то ведь дежурному персоналу за всем не уследить. Потом, свидания возбуждают, нужно время для того, чтобы успокоиться и заснуть без помех. Вы, кстати, спите как,
