улетел. А мне так тяжело, такая тоска на сердце… Только ты, наставник мой возлюбленный, не говори Ане о моих страданиях без тебя. Аня добрая, она хорошая, она меня любит, но ты не открывай ей моего горя. Скоро ли ты будешь опять около меня. Скорее приезжай. Я жду тебя и мучаюсь по тебе. Прошу твоего святого благословения и целую твои блаженные руки. Во веки любящая тебя Мама».
Это для всех прочих они «государь император» и «государыня императрица». Для старца они «папа» и «мама». Непритязательно, естественно и с большим смыслом. В мыслях своих Николай и Александра видели себя отцом и матерью своих подданных. Только вот подданные подкачали — никак не желали проявлять приличествующую детям покорность и уважение.
Тем ценнее было для императорской четы знакомство со старцем Григорием, олицетворявшим собой, по их мнению, все то лучшее, что хранил русский народ в своей православной душе. «Всякий другой, подходя к царю, встретил бы на своем пути волю царицы, — вспоминал министр внутренних дел Протопопов. — Распутин же имел не только ее поддержку, но послушание… По словам царицы, он выучил ее верить и молиться Богу; ставил на поклоны, внушал ей спокойствие и сон».
Следом за родителями потянулись к Распутину и дети.
«Бесценный друг мой. Часто вспоминаю о тебе, как ты бываешь у нас и ведешь с нами беседу о Боге. Тяжело без тебя: не к кому обратиться с горем, а горя-то, горя сколько… Помолись за меня и благослови. Целую твои руки», — писала четырнадцатилетняя Ольга.
«Дорогой и верный друг мой, — вторила сестре двенадцатилетняя Татьяна. — Когда же ты приедешь сюда. Долго ли ты будешь сидеть в Покровском. Как поживают твои детки. Как Матреша. Мы, когда собираемся у Ани, то вспоминаем всегда всех вас. А как хотелось бы побывать нам в Покровском. Когда же настанет это время. Скорее устрой все; ты все можешь. Тебя так Бог любит. А Бог, по твоим словам, такой добрый, хороший, что непременно исполнит все, что ты задумаешь. Так скорее же навести нас. А то нам без тебя скучно, скучно. И мама болеет без тебя. А нам как тяжело на нее, больную, смотреть. О, если бы ты знал, как нам тяжело переносить мамину болезнь. Да ты знаешь, потому что ты все знаешь. Целую тебя горячо и крепко, мой милый друг. Целую твои святые руки».
Десятилетняя Мария писала нечто похожее: «Милый, дорогой, незабвенный мой друг. Как я соскучилась по тебе. Как скучно без тебя. Не поверишь ли, почти каждую ночь вижу тебя во сне. Утром, как только просыпаюсь, то я беру из-под подушки Евангелие, тобою мне данное, и целую его… Тогда я чувствую, что как будто тебя я целую».
Письма восьмилетней Анастасии ничем не отличались от писем ее сестер. Будто под копирку писалось: «Милый мой друг. Когда мы тебя увидим. Аня вчера мне сказала, что ты скоро приедешь. Вот я буду радоваться. Я люблю, когда ты говоришь нам о Боге. Я люблю слушать о Боге. Мне кажется, что Бог такой добрый, такой добрый. Помолись ему, чтобы он помог маме быть здоровой. Часто вижу тебя во сне. А ты меня во сне видишь? Когда же ты приедешь? Когда ты будешь в детской нашей говорить нам о Боге? Скорее езжай, я стараюсь быть пай, как ты мне говорил. Если будешь всегда около нас, то я всегда буду пай. До свиданья. Целую тебя, а ты благослови меня».
Аня, о которой упоминали девочки, — это Вырубова.
«Она была первой, кто силой всей своей личности выступала за Распутина, — писал о Вырубовой Симанович. — Малейшее желание Распутина было для Вырубовой законом. Она боготворила Распутина, и в большей части своего исключительного положения он обязан ей, его верной посреднице перед царской четой.
Он говорил про нее, что она предана ему до гроба, и в действительности она была его преданнейшим агентом. При этом она была убеждена, что она действует в интересах царской четы и династии и главным образом добивалась излечения царевича».
От наследника престола получил Григорий свою новую фамилию. Дело было так. Двухлетний Алексей, уже успевший привыкнуть к одному и тому же, весьма узкому кругу лиц, окружавших его, впервые увидев Распутина во дворце, захлопал в ладоши и радостно вскричал: «Новый! Новый! Новый!» После этого особым указом императора фамилия «Распутин» была переменена на «Новый». Сам же Григорий продолжал пользоваться обеими фамилиями, как сразу, так и по отдельности. То он подписывался «Новый», то — «Распутин-Новый», то по старинке — «Распутин», а потом взял да переделал свою новую фамилию на сибирский лад и стал Распутин-Новый.
Царские дети Распутина любили. К детям Распутин вообще, что называется, умел подойти. Как со взрослыми говорил с ними о Боге, устраивал веселые игры, рассказывал сказки. Можно представить себе, какую свежую струю внес он в душный, скучный и однообразный мирок Царскосельского дворца. «С детьми я часто шучу, — рассказывал Распутин. — Было раз так: все девочки сели ко мне на спину верхом, Алексей забрался на шею мне, а я начал возить их по детской комнате. Долго возил, а они смеялись. Потом слезли, а наследник и говорит: „Ты прости нас, Григорий, мы знаем, что ты — священный и так на тебе ездить нельзя, но это мы пошутили“».
Великая княгиня Ольга Александровна, младшая сестра Николая II, вспоминала о том, как осенью 1907 года брат познакомил ее с Распутиным. Знакомство состоялось в детской. «Кажется, он нравился детям, они чувствовали себя с ним непринужденно, — писала Ольга. — Вспоминаю маленького Алексея, вообразившего себя кроликом и прыгающего по комнате. А затем, совершенно внезапно, Распутин схватил его за руку и повел в спальню, мы трое последовали за ним. Наступило молчание, словно мы были в церкви. В спальне Алексея не горело ни одной лампы, слабый свет исходил только от лампадки перед чудной иконой. Ребенок, очень спокойно, стоял рядом с гигантом, кивавшим головой. Я поняла, что он молится… Я поняла также, что мой маленький племянник молится вместе с ним. Я не могу описывать это — но я была тогда совершенно уверена в искренности этого человека…»
Ольга подтверждала и целительские способности Распутина, помогавшего маленькому Алексею при кровотечениях: «Я видела этот чудесный результат собственными глазами не один раз, я также знала, что это признают его лечащие врачи. Профессор Федоров, выдающийся специалист, пациентом которого был Алексей, не раз говорил мне это, вместе с тем все врачи крайне не любили Распутина».
С чего бы им, врачам, любить Распутина? Необразованного деревенского выскочку, оказавшегося способнее многих светил науки?
Анна Вырубова вспоминает, как в 1915 году, когда докторам никак не удавалось остановить очередное кровотечение у наследника престола, Александра Федоровна срочно послала ее за Распутиным. «Он приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил наследника, сказал родителям, что серьезного ничего нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось».
Спустя некоторое время после гибели Распутина цесаревич Алексей сказал: «Теперь и лечат меня, и молятся, а пользы нет. А он, бывало, принесет мне яблоко, погладит меня по больному месту, и мне сразу становится легче».
Наследнику престола кривить душой в оценке дара Григория Распутина не было никакой нужды. Можно говорить о внушении, о гипнотических способностях, рассматривая их отдельно от целительского дара, но внушением можно снять головную боль, да и то не всегда. Прекращать (и не один раз!) при помощи одного лишь гипноза кровотечения у больного гемофилией вряд ли возможно. Конечно, злопыхатели утверждали, что, дескать, коварная Вырубова, преданная Распутину, давала наследнику какие-то порошки, вызывающие недолговременное преходящее кровотечение, а Распутин появлялся следом и изображал «лечение». Эта версия настолько надуманна и, как говорится, притянута за уши, что заниматься ее опровержением не было никакой нужды. Царской семье Вырубова была предана куда больше, чем Распутину, и вредить здоровью наследника вряд ли бы стала.
О гипнотических способностях Распутина упоминали многие. И многие только к ним одним сводили его загадочный дар.
Феликс Юсупов вспоминал о том, как однажды пожаловался Распутину: «Работать не могу — очень быстро утомляюсь и становлюсь больным». Далее он пишет: «„Старец“ уложил меня на диван, стал передо мною и, пристально глядя мне в глаза, начал поглаживать меня по груди, шее и голове. Потом он вдруг опустился на колени и, как мне показалось, начал молиться, положив обе руки мне на лоб. Лица его не было видно, так низко он наклонил голову. В такой позе он простоял довольно долго, затем быстрым движением вскочил на ноги и стал делать пассы… Сила гипноза Распутина была огромная. Я чувствовал, как эта сила охватывает меня и разливается теплотой по всему моему телу. Вместе с тем я весь был точно в оцепенении.
