паломничество — на милую сердцу каждого христианина Святую землю.
Сказано — сделано. Вскоре в группе русских паломников Григорий Распутин отправился в Иерусалим. На этот раз уже не пешком. На пешее паломничество у Григория не было времени — его возвращения с нетерпением ждали Государь и Государыня.
Надо было поторапливаться…
К началу лета Григорий вернулся в Петербург. Конечно же, это событие было отражено в дневнике императора: «4 июня… после обеда мы имели удовольствие видеть Григория после того, как… он вернулся из Иерусалима».
Свои впечатления от паломничества в Иерусалим Распутин описал в книге, озаглавленной «Мои мысли и размышления». Есть версия, что литературными редакторами этой книги, как, впрочем, и «Жития опытного странника», были императрица Александра Федоровна и ее верная Анна Вырубова.
Почему бы и нет? Стиль обеих книг и впрямь далек от стиля распутинских записок.
«Что реку о той минуте, когда подходил ко Гробу Христа… И такое чувство в себе имел, что всех готов обласкать, и такая любовь к людям, что все кажутся святыми, потому что любовь не видит за людьми никаких недостатков. Тут у Гроба видишь духовным сердцем всех людей… Но он знает: далее — молчание, далее — Тайна, и должны закрыться уста, охраняя великую минуту встречи с Гробом Господним: Боже, что я могу сказать о Гробе! Только скажу в душе моей: „Господи, Ты сам воскреси меня из глубины греховной…“
О, какое впечатление производит Голгофа!.. С этого места Матерь Божия смотрела на высоту Голгофы и плакала, когда Господа распинали на кресте. Как взглянешь на это место, где Матерь Божия стояла, поневоле слезы потекут, и видишь перед собой, как это было. Боже, какое деяние свершилось! И сняли тело, положили вниз. Какая тут грусть, и какой плач на месте, где тело лежало! Боже, Боже, за что это? Боже, не будем более грешить. Спаси нас своим страданием…»
Спаси нас своим страданием, Боже!
Итак, в начале 1911 года Столыпин предпринял новый выпад против Григория Распутина. Премьер доложил императору все порочащие Распутина сведения, которые только смог собрать, не забыв упомянуть и о совместных походах в баню с женщинами.
Николай ответил ему: «Я знаю, он и там проповедует Священное Писание».
По одной версии император, выслушав доклад, предложил Столыпину встретиться с Распутиным и лично убедиться в собственной неправоте, а по другой — попросту бросил доклад в камин после ухода Столыпина.
В своей книге «Царь и Царица» Владимир Гурко приводит свой собственный вариант ответа Николая: «Я знаю и верю, Петр Аркадьевич, — сказал Государь, — что вы мне искренно преданы. Быть может, все, что вы мне говорите, — правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».
Распутин, в свою очередь, послал Столыпину телеграмму: «Добрый господин! Пожалуйста, скажи мне и спроси у императорских великих нашей Земли: какое я сделал зло, и они свидетели всему, ведь у них ум боле чем у кого, и примут кого хотят, или спросят кухарку. Я думаю просто: они хотят и видят».
«Погоняется, да отстанет… он тебе что сделает, когда мы с тобою, а ты с нами», — ответил Николай II Распутину, когда тот пожаловался «папе» на преследования Столыпина.
О нелюбви отца к Распутину писала в своих воспоминаниях дочь Столыпина Мария Петровна Бок: «Хотя Распутин в те годы не достиг еще апогея своей печальной славы, но близость его к царской семье уже начинала возбуждать толки и пересуды в обществе. Мне, конечно, было известно, насколько отрицательно отец мой относится к этому человеку, но меня интересовало, неужели нет никакой возможности открыть глаза государю, правильно осветив фигуру „старца“! В этом смысле я и навела раз разговор на эту тему. Услышав имя Распутина, мой отец болезненно сморщился и сказал с глубокой печалью в голосе: „Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю государя“. Но вот что он мне недавно ответил: „Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы“. Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна, она верит, что Распутин один на всем свете может помочь наследнику, и разубедить ее в этом выше человеческих сил».
Немного трудно поверить в то, что император мог снизойти до столь интимных откровений с нелюбимым премьером и употребить применительно к своей обожаемой супруге слово «истерика».
Дни Столыпина были сочтены — недовольство и раздражение Николая II переросли в ненависть к премьеру, одновременно занимавшему и пост министра внутренних дел.
«За разоблачение и удаление Распутина, вскоре, впрочем, возвращенного отправившеюся за ним Вырубовой, возненавидела Столыпина царица», — писал в своих «Записках» бывший директор департамента Министерства иностранных дел Лопухин.
После некоторого раздумья в Царском Селе остановились на кандидатуре нижегородского губернатора Алексея Хвостова, богатого помещика крайне правых взглядов и вдобавок племянника министра юстиции.
Хвостов был молод — только-только готовился разменять пятый десяток, но уже успел зарекомендовать себя наилучшим образом на посту губернатора.
Огромный, тучный, видом своим напоминавший медведя, Алексей Хвостов был ярым черносотенцем и взглядов своих не скрывал. До Нижнего Новгорода он успел погубернаторствовать в Туле и Вологде, но звезда его взошла именно в Нижнем, откуда Хвостов отправил императору записку о том, что Столыпин не уничтожил революцию окончательно, а всего лишь загнал революционеров в подполье. Хвостов осуждал Столыпина за мягкотелость и недостаток служебного рвения, предлагая, в свою очередь, «всех лиц, подозреваемых как революционеров и смутьянов, просто-напросто тем или другим путем, но энергично уничтожать».
Призыв «энергично уничтожать» Николаю II понравился. Император вообще любил энергичных людей, если те думали так же, как и он. Хвостов был принят Николаем, обласкан и взят на заметку.
Час пробил — и по поручению императорской четы Григорий Распутин отправился в Нижний Новгород, чтобы познакомиться с кандидатом на замену Столыпину (повторилась история с обер-прокурором Священного Синода). Распутина сопровождал хорошо знакомый ему журналист Георгий Сазонов, одновременно бывший другом семьи Хвостовых.
Сазонов был хорошо знаком и с графом Витте. Летом 1911 года он писал Витте в Биарриц, где тот поправлял здоровье, о том, что «судьба Столыпина спета, что государь твердо решил от него избавиться, и не позже как после торжеств в Киеве», что министром внутренних дел государь желает видеть нижегородского губернатора Хвостова и что Сазонов с Распутиным едут в Нижний Новгород, чтобы окончательно переговорить по этому поводу с Хвостовым.
В письме Сазонов делился сомнением — сможет ли Хвостов в силу своего молодого возраста заменить Столыпина не только на посту министра внутренних дел, но и на посту Председателя Совета министров, и спрашивал Витте, не согласится ли тот занять председательское место.
В лучших традициях конспиративной науки письмо Сазонова было не отправлено по почте, а передано с оказией.
«Я на это тоже через оказию ответил Сазонову, — вспоминал Витте, — что я получил его письмо и остался в недоумении, кто из нас сумасшедший. Они, которые мне такую вещь предлагают, или я, которому они считают возможным такую вещь предлагать. Нужно сказать, что Хвостов — один из самых больших безобразников. Между нынешними губернаторами столыпинской эпохи есть масса больших безобразников; но Хвостов имеет перед ними первенство: для него никаких законов не существует».
На предложение ему Распутиным поста министра внутренних дел Хвостов с удивлением заметил, что это место уже занято. Распутин ответил, что Столыпин все равно уйдет. Хвостов заподозрил провокацию и оттого был с Распутиным весьма холоден — даже не пригласил его отобедать и отказался познакомить со своей семьей, хотя Григорий выразил такое желание. Несомненно, на отношении Хвостова сказалось и предубеждение против старца, сформировавшееся в результате антираспутинской кампании.
Хвостов оказался настолько благоразумен и предусмотрителен, что приказал полицейским агентам установить наружное наблюдение за странными гостями. Вскоре он узнал, что Распутин послал на имя Анны Вырубовой телеграмму, в которой говорилось, что хотя Бог на Хвостове и почиет, но чего-то в нем
