«Для въезда катафалков?» — подумал он.
Внутри в нос сразу проникал неуловимо-приторный, сладковатый запах разложения.
— Здесь — гримерная, — сказал преподаватель, указывая рукой на дверь слева, — где трупы укладывают в гробы и гримируют. А нам сюда!
Он распахнул дверь с пластиковой табличкой «Секционная». Во второй раз Данилова поразило светящееся красное табло с белой надписью: «Тихо! Идет секция». Зачем тишина? Кому здесь могут помешать звуки?
Первым он увидел труп немолодого мужчины одетого в бесформенные спортивные штаны и обычную майку. Явно привезли из дома.
— Вот наш! — преподаватель указал на соседний стол, на котором лежал худой, высокий, заблаговременно раздетый мужчина. На груди его был выколот орел, несущий в когтях голую женщину.
Студенты выстроились полукругом у стола, преподаватель надел один из висевших на вешалке у двери прорезиненных фартуков и начал занятие.
— Освежим в памяти первые трупные явления, — взгляд преподавателя остановился на Данилове.
— Выравнивание температуры тела с температурой окружающей среды, — сказал Данилов.
— Верно, — кивнул преподаватель. — Желающие могут убедиться лично.
Желающих не нашлось.
— Скорость остывания напрямую зависит от факторов окружающей среды, — продолжил преподаватель. — Длится этот процесс в среднем от четверти часа до шести часов. Далее: кровь заполняет вены низлежащих отделов тела и появляются трупные гипостазы, в отличие от трупных пятен, исчезающие при надавливании. Когда же происходит посмертный гемолиз эритроцитов, плазма крови, содержащая гемоглобин, выходит из вен и пропитывает ткани, после чего трупные гипостазы превращаются в трупные пятна и уже не исчезают.
Преподаватель поднял левую руку трупа и показал всем фиолетовое пятно в области локтя. Выждал несколько секунд и несколько раз надавил на пятно, словно массируя его. Пятно не исчезло.
— Трупное окоченение развивается через два часа после наступления смерти и в первую очередь затрагивает мышцы лица и шеи, а затем распространяется на все мышцы туловища и конечностей, охватывая всю мускулатуру тела через двадцать четыре — тридцать два часа.
Преподаватель снова взял руку трупа и с усилием согнул ее в локтевом суставе.
— Исчезает трупное окоченение через двое-трое суток.
Через стол от студентов санитар раздевал труп, мурлыча себе под нос какой-то бодрый мотивчик.
— Начнем вскрытие! Кто хочет ассистировать?
Ассистировать, конечно же, вызвался Гришка Прокопец, первый подлиза на курсе. Бодро нацепил фартук и встал напротив препода, изображая готовность к процессу.
Преподаватель взял в руки расческу и сделал на голове трупа аккуратный пробор посреди темени. Только не от лба к затылку, а от уха до уха. Затем расческу сменил скальпель, которым преподаватель произвел разрез по пробору и сразу же натянул кожу с черепа на лицо трупа. Горизонтальный распил от лба до линии пробора, второй распил немного под углом, затем преподаватель вставил над переносицей в распил стамеску и несильно тюкнул по ней молотком, расширяя щель.
Вставив в щель крюк рукояти молотка, препод сказал Гришке:
— Держите ноги!
Гришка опасливо, словно ожидая пинка, схватился за лодыжки трупа. Преподаватель как следует поднажал на рукоятку, и свод черепа с громким треском отвалился, подобно крышке от шкатулки. На стол из полости черепа вывалился мозг. Преподаватель потянул мозг на себя и большим секционным ножом обрезал черепные нервы и продолговатый мозг.
— Пожалуйста! — тоном заправского мясника сказал он, демонстрируя студентам головной мозг, очень похожий на пудинг.
Вставив скальпель между полушарий, преподаватель надрезал соединяющее их мозолистое тело и развалил мозг надвое. Несколько взмахов ножом — и взору студентов открылись первый и второй желудочки мозга, заполненные по бороздкам меж извилин прозрачной жидкостью.
— Пойдем дальше! Переложите подушку под лопатки.
Преподаватель, не особо и напрягшись, приподнял за плечи окоченевшее тело, а ассистент просунул под лопатки твердую круглую подушку, сделанную из обтянутого резиной куска дерева, которая прежде лежала под шеей умершего.
Грудная клетка приподнялась в удобное для секции положение. Тем же большим секционным ножом преподаватель разрезал кожу от щитовидной железы до лонного сочленения и завернул кожу книзу, словно снимая с трупа куртку. Распилил ребра, удалил грудину, долго возился, извлекая внутренние органы и раскладывая их на столе. Затем, комментируя свои действия, преподаватель начал исследовать все органы по очереди. Данилов запомнил, как из распоротого желудка вначале в нос ударила резкая вонь, а затем на стол вывалился полупереваренный ком пищи.
— Пельмени, — сразу же определил преподаватель.
Пельмени Данилов не ел после этого дня года три.
— Вот и все! — покончив с желудком, сказал преподаватель. — Теперь можно засунуть все обратно и зашить.
Последняя фраза предназначалась санитару-мурлыке, занятому мойкой из шланга свободного стола…
— Заграйская восемнадцать, четвертый подъезд, — прочитал Данилов. — Мужчина пятьдесят два. Отравление консервами.
«Пятиэтажка без лифта, — подумал он. — Семьдесят девятая квартира на пятом этаже, в пятиэтажках по двадцать квартир в подъезде. Да, последний вызов мог бы быть и покомфортабельнее».
Часы показывали семь часов четыре минуты. Утро — пора надежд. Еще минуту назад, возвращаясь на подстанцию из сто тридцать шестой больницы, каждый из бригады втайне надеялся на то, что сутки закончатся спокойным неспешным чаепитием на подстанции.
— Отравление консервами — это по меньшей мере два часа переработки, — расстроился Петрович.
«Дембельский аккорд», — улыбнулся про себя Данилов.
По лестнице Данилов с Верой поднимались медленно — сказывалась усталость. На пятом этаже их ждала гостеприимно распахнутая дверь, повисшая на одной петле. Клочья обшарпанного дерматина, изогнутые провода вместо кнопки звонка, скособоченная ручка.
— Алкаши! — диагностировала Вера.
— Люди, — поправил ее Данилов. — Страдающие хроническим алкоголизмом.
Отринув правила вежливости, они вошли без стука. Обстановка в прихожей полностью соответствовала их ожиданиям, являя собой яркий пример разрухи и запущения. Внимание Данилова обратил на себя остов настенного светильника, с которого свисал идеально обглоданный рыбий скелет.
— Сюрреализм, — высказался он и позвал: — Эй, хозяева, «скорую» вызывали?
Гробовая тишина.
— Пойдем вперед или… — напряглась Вера.
— Что «или»?
— Или подождем милицию?
— Я тебя умоляю!
Данилов прошел вперед по коридору, заглянул на кухню, осмотрел санузел…
— Здесь он! — позвала из комнаты Вера.
В нос Данилову ударил крепкий запах перегара. Пациент, одетый в серую от грязи футболку и черные семейные трусы, лежал лицом вниз на грязном матрасе, брошенном прямо на пол.
