— Где ты жила?
— На Эммалаан. Когда я была кошкой. Там я ловила птичек… За домом, возле террасы, где растут золотые шары… Птички были такие…
— Прекрати немедленно! Я не слушаю! — воскликнула Биби.
Она вскочила и побежала прочь со своим фотоаппаратом.
КОШКИ — НЕ СВИДЕТЕЛИ
— Я не понимаю, — в который раз завела разговор Мурли. — Об этом обязательно нужно напечатать в газете. Ведь Помоечницу покалечил не кто-нибудь, а Председатель Общества Друзей Животных.
— Нет, — твердо сказал Тиббе. — Кошки — это не новости, так говорит мой шеф.
— А бедная кормящая мамаша, которую ударили бутылкой, — настаивала Мурли. — Может, она искалечена на всю жизнь.
— Я вполне понимаю, — с некоторым сомнением в голосе произнес Тиббе, — что можно взбелениться, когда на праздничном столе твоим лососем закусывает грязная бродячая кошка. И допускаю, что при этом можно схватить первый попавшийся предмет и запустить им в воровку.
— Ах вот как! — Сверкнув глазами, Мурли столь выразительно взглянула на Тиббе, что тот, опасаясь её коготков, отступил назад.
— В любом случае это не для газеты, — поспешил добавить он. — И закончим этот разговор.
Когда Мурли сердилась, она отправлялась дуться в свою коробку. Вот и сейчас она было направилась туда, но в открытое чердачное окошко вскочил Флюф и издал протяжное мяуканье.
— Что он говорит? — спросил Тиббе.
— Селёдочник?! — воскликнула Мурли.
— Рвау-иму-мрау — торопливо излагал Флюф. Закончив свое взволнованное повествование на кошачьем языке, он снова исчез в чердачном окошке.
— Что случилось с селёдочником? — спросил Тиббе.
— Он в больнице!
— Вот оно что! А я-то думал, что Флюф рассказывает вам какую-то веселую историю.
— Селёдочника сбила машина, — сообщила Мурли. — Вместе с его палаткой. Все окрестные кошки сбежались туда, потому что там кругом разбросана селёдка.
— Об этом можно написать заметку, — заспешил Тиббе. Он схватил свой блокнот.
— Я тоже пойду, — сказала Мурли. — Только по крышам, так у меня получается быстрее.
Она побежала к чердачному окошку, но Тиббе успел задержать её.
— Нет, юфрау Мурли! Мне бы не хотелось, чтобы моя секретарша, словно последняя бродячая кошка, набрасывалась на селёдку, которая валяется на земле.
Мурли смерила его презрительным и гордым взглядом.
— К тому же, — продолжал Тиббе, — там уже полно народу, а вы этого не любите.
— Хорошо, я останусь дома, — согласилась Мурли. — Всё равно последние новости я узнаю на крыше.
На Грунмаркт в самом деле собралась большая толпа. Целое столпотворение. На место происшествия уже прибыла полиция. Под ногами хрустели осколки стекла, палатка была целиком разрушена, повсюду валялись лотки и подносы, флажки были втоптаны в землю, и последняя кошка удирала с кошачьего пира с последним рыбьим хвостом в зубах. Господин Смит тоже наблюдал за происходящим.
— Селёдочника увезли в больницу, — сообщил он Тиббе. — У него сломано ребро.
— Как это произошло? — спросил Тиббе.
— Машина! Самое скверное, что никто не видел, какая машина наехала на палатку. Она тут же умчалась прочь. Ни стыда, ни совести!
— Неужели никого не оказалось поблизости? Ведь это случилось средь бела дня!
— Представьте себе, — скорбно покачал головой господин Смит. — Это произошло в обеденное время, все обедали. Кто-то услышал ужасный треск, но, когда сюда прибежали, машина уже скрылась за углом.
— А сам селёдочник?
— Он тоже ничего не видел. Он стоял и чистил селёдку, как вдруг в его палатку врезалась машина и он упал, придавленный обломками. Полиция уже допросила всех в этом районе, никто на машину не обратил внимания. Наверное, это был какой-то приезжий, не из нашего города.
Тиббе оглянулся по сторонам. На углу Грун-маркт сидела кошка, торопливо доедавшая селёдку «Наверняка кошки видели, кто это сделал, — подумал он. — Скорей всего, Мурли уже в курсе».
Так оно и было.
— Мы давно знаем, кто это сделал, — сказала Мурли, едва Тиббе успел переступить порог дома. — На всех крышах только об этом и говорят.
Это была машина господина Эллемейта. Он сам сидел за рулем, и это он наехал на селёдочника. Тиббе недоверчиво взглянул на неё.
— Разве столь уважаемый человек стал бы скрываться после того, что случилось? Он обязательно заявил бы о происшествии в полицию.
— Кошки видели это собственными глазами, — упрямо повторила Мурли. — Ведь возле палатки селёдочника всегда обретаются кошки. Там были и Косой Симон, и Промокашка, и Просвирка. Какое счастье, что вы теперь об этом знаете, господин Тиббе! Пусть в газете напечатают всю правду.
Тиббе сел и молча принялся грызть ногти.
— Разве не так? — спросила Мурли. — Об этом можно напечатать в газете?
Тиббе покачал головой.
— Конечно, я напишу заметку о происшествии. Но я не могу утверждать, что наезд совершил господин Эллемейт. Нет никаких доказательств.
— Никаких доказательств? Но три кошки…
— Вот в том-то и дело, что кошки. Какой мне с того прок? На месте происшествия не было ни одного свидетеля.
— Там было целых три свидетеля.
— Кошки — не свидетели.
— Разве?
— Нет. Не могу же я написать: «От некоторых кошек нам стало доподлинно известно, что на селёдочника совершил наезд наш многоуважаемый господин Эллемейт». Я никак не могу этого сделать. Поймите же наконец!
Мурли не понимала. Не произнеся ни слова, она ушла в свою коробку.
…Ночью на крыше Косой Симон сказал Мурли:
— Возле ратуши тебя кое-кто поджидает.
— Кто?
— Парфюм. У него для тебя новости.
По крышам Мурли добралась до городской ратуши. Пробило три часа ночи, на площади стояла тишина. В лунном свете перед ратушей, каждый на своем постаменте, застыли каменные львы, опиравшиеся передними лапами на каменные щиты.
Мурли остановилась в ожидании. Со стороны левого льва на неё пахнуло смесью причудливых ароматов. Запах кошки мешался с запахом духов. Из-за каменного льва вышел Парфюм.
— Носик-носик, — пропел он. Они потёрлись носами.
— Надеюсь, ты простишь за то, что я благоухаю яблоневым цветом, — мурлыкнул кот. — Это наш новый аромат. Я хочу тебе кое-что рассказать, но ты не должна ссылаться на меня. Не нужно, чтобы мое имя упоминалось в прессе. Обещай мне.
