объясняется то странное явление, что с 1848 года систематическое идейное обоснование парламентской системы уже не приводится и что сегодня оно выглядит как нечто устаревшее и обывательское — Рихард Тома говорит даже «заплесневелое». После 1848 года аргументация во Франции становится частично шаблонно-конвенциональной, частично — скептически-разочарованной. В Германии мысль значительных либеральных теоретиков направлена на то, чтобы парламентаризм включил общество в государство (впрочем, по Гнейсту — лишь на основании правильного самоуправления: Englische Verfassungsgeschichte, S. 673) и осуществил переработку общественных противоречий в целостном сознании. Это уже выражение мысли, которая привела Р. Сменда к рассмотрению парламентаризма в специальном смысле в качестве государственной формы интеграции. Тем не менее, когда Гнейст требует привлечения общества (например, см.: Der Rechtsstaat, S. 153), он все еще говорит об образованных и имущих классах, а применительно к деятельности на общественных началах, которая для него есть основание и предпосылка подобного привлечения, собственно рассматриваются лишь буржуазное образование и буржуазное обладание имуществом. Таким образом, если парламент действительно в специфическом смысле интегрирует политическое единство всего народа, то он делает это при соблюдении предпосылок и на основании подобных буржуазных понятий имущества и образования. Сомнительно, чтобы подобная интегрирующая система вообще подходила для государства с массами промышленных рабочих.
Иная, более политическая аргументация, использованная в Германии применительно к парламентаризму после 1848 года, в особенности высказывалась Р. фон Молем. Он исходит из дуализма, который в конституционной монархии Германии существует между народным представительством и правительством, не может быть продолжительным и должен разрешиться, поскольку постоянно приводит к конфликтам. Хотя дуализм мог быть устранен и в пользу господства монархического правительства, однако, согласно Молю, это было бы возможно лишь путем коррупции. Потому для него остается только другая возможность, а именно парламентское правительство (Das Repr?sentativsystem, seine M?ngel und die Heilmittel, написанные в 1850 году политические письма, опубликованные в: Staatsrecht, V?lkerrecht und Politik, T?bingen, 1860, S. 347ff, особенно S. 395). Исходный пункт данного хода мысли вполне верен; дуализм приводил к конфликтам, и конфликты должны были разрешаться. Однако их разрешение вышло иным, не таким простым и теоретическим, как это себе представлял Моль. Выдающиеся успехи Бисмарка разрешили вопрос против парламентского правительства и в пользу монархии, они еще на полвека сохранили конституционную монархию германского стиля. С 1866 года вследствие этого в Германии уже нет никакой сильной парламентской идеологии. Королевское правительство в борьбе против парламента осуществило национальное объединение. По сравнению с этим политическим достижением не могла пробиться идея, что парламент является национальной репрезентацией в большей мере, нежели король. Либеральные и демократические партии все еще требовали парламентского правительства, однако их требованиям недоставало силы, выражающейся в замкнутой и убедительной мыслительной системе. У поздних немецких либералов, которых без различия также именуют демократами, — Фридриха Науманна, Макса Вебера и Гуго Прейса — частично основополагающей является мысль, что новый общественный класс, пролетариат, должен быть включен в государство. Далее здесь специфически либерально-буржуазный метод интеграции, парламент, переносится на новый класс, без осознания идейной структуры парламента, сущностно определяемой такими свойствами, как образование и обладание имуществом. Но, с другой стороны, у данных демократов частично действенным является политическое понимание того, что необходимы новые формы национальной репрезентации, идея, которую восприняли как проблему «отбора вождя». Чаще всего указывали на английский образец и требование парламентского правительства обосновывали тем, что согласно полученному в Англии опыту парламент образует политическое единство. Специфически либеральные и буржуазно-правовые идеи и убеждения тем самым отбрасывались, а их место занимало соединение демократии и социальной реформы. Этим уже невозможно объяснить своеобразие парламентской системы. Ведь парламент сразу же перестает быть репрезентантом политического единства. Он становится представителем интересов и настроений масс избирателей, и идея отбора политического руководства не оправдывает никакого парламента с несколькими сотнями партийных функционеров, а ведет к поиску политического лидерства и руководства, поддержанного непосредственно массами. Если удастся найти подобное руководство, тогда будет создана новая мощная репрезентация. Однако тогда это будет репрезентацией против парламента, с традиционным притязанием которого на роль репрезентации тем самым было бы покончено.
3. Парламент буржуазного правового государства по своей идее есть место, где происходит общественная дискуссия политических мнений. Большинство и меньшинство, правительственная партия и оппозиция ищут посредством приведения аргументов и контраргументов правильное решение. Пока парламент репрезентирует национальное единство и разум и в нем объединяется весь интеллект народа, может возникнуть подлинная дискуссия, то есть в публичном диалоге может возникнуть подлинная всеобщая воля народа как volonte generale. Сам народ не может дискутировать (согласно Монтескье, это большой недостаток демократии), он может лишь аккламировать, выбирать и говорить «да» или «нет» на поставленные ему вопросы. Исполнительная власть также не должна дискутировать, она должна действовать, исполнять законы или принимать меры, обусловленные положением дел. Она не может выдвигать разумные, общие нормы, охваченные идеей справедливости, — никакого закона в смысле правового государства. Доминирование буржуазного парламента в центре между народом, то есть методами непосредственной демократии, и правительством, то есть опирающейся на военных и чиновничество государственной властью, покоится на том, что он есть место разумной дискуссии. Монархический абсолютизм есть простая власть и приказ, произвол и деспотизм; непосредственная демократия есть господство ведомой страстями и интересами массы — она есть, как говорит либерал Берк и с живейшим одобрением цитирует либерал Блунчли (Allgem. Staatsrecht, I, S. 315), «самая бесстыдная вещь на свете». Между обоими и над обоими в качестве истинной середины находится парламент, находящий в общественной дискуссии разумную истину и справедливую норму. Дискуссия есть гуманное, мирное, прогрессивное, противоположное любому виду диктатуры и насилия. То, что путем рациональной дискуссии можно мирно и справедливо разрешить все мыслимые противоречия и конфликты, что обо всем можно говорить и обсуждать друг с другом, является мировоззренческим основанием этого либерального парламентаризма.
Потому парламентаризм по праву именуется government by discussion. См.: Карл Шмитт. Духовно-историческое положение парламентаризма. Далее — Карл Маркс, 18 брюмера Луи Бонапарта : «Как может парламентарный режим, живущий прениями, запретить прения? Всякий интерес, всякое общественное мероприятие превращается здесь в общую идею и трактуется как идея». Об отличии подлинной, рациональной, образованной дискуссии от делового обсуждения и представительства интересов см.: Карл Шмитт. Указ. соч.
III. Следствия, вытекающие из базовой идеи парламентской системы. 1. Парламент репрезентирует всю нацию как таковую и в этом качестве в публичной дискуссии и публичным решением издает законы, то есть разумные, справедливые, общие нормы, которые определяют и регулируют всю государственную жизнь.
A. Публичность обсуждения есть ядро всей системы. Она гарантируется посредством конституционно-законодательных определений. Ст. 29 ИК: «Рейхстаг заседает публично». Все заседания, поскольку они публичны, печатаются и публикуются. «Достоверные отчеты об обсуждении в открытых заседаниях свободны от всякой ответственности» (ст. 30 ИК).
Б. Защита депутатов от уголовного преследования и от ограничений личной свободы (ст. 37 ИК) есть право парламента как целого, а не отдельного депутата. Эта привилегия также есть лишь отдельное следствие репрезентативного характера парламента. Исторические поводы для этого
