Утянутое порывом ветра, насекомое внезапно исчезло.
— Бабочка, унесенная ветром…
— В моем случае — скорее волнами…
Вдруг посерьезнев, папа сел на кровать напротив и в упор посмотрел на меня.
— Какой у тебя теперь план действий?
— У меня их много.
Я собирался их ему изложить, и тут в дверях показался человек в форме грязно-зеленого цвета. Не заметив отца, он окликнул меня:
— Вас вызывают.
— Наконец-то!
Человек глянул в потолок и приказал мне следовать за ним.
Шепотом я успел сказать папе:
— У меня встреча с первым этапом моего плана.
— Хорошо, сын, расскажешь потом.
Папа подмигнул мне и растворился.
Мундир цвета хаки повел меня в длинное административное здание, прилегающее к обнесенному забором центру. Не без удовольствия я покинул зарешеченный двор, где сотни нелегалов маялись от безделья.
Он постучал в красную дверь, не дожидаясь ответа, открыл створку и потом захлопнул ее за мной.
В глубине темной комнаты меня ждала глыба мяса.
В редких полосках света, проходивших сквозь опущенные жалюзи, мой собеседник больше напоминал огромную жабу, чем человека. Притаившись во влажной тени, весь подобравшись, он высился плотным, готовым к броску бугром, опирая грозный центнер веса на крошечный, стонавший под ним табурет. На этом земноводном существе были ботинки, синие брюки и белая рубашка, из которой можно было выкроить не один корабельный парус. Толстая кожа блестела каплями пота.
Он дал мне, своей жертве, приблизиться.
Пока я шел вперед, ничто в нем не шевелилось, только изредка — лоб, перечеркнутый складкой над выпученными глазами. Одна из его рук вяло перебирала клавиши крошечной пластиковой клавиатуры. Я разглядел лысый череп, покрытый плотной лоснящейся кожей, изрытой давним фурункулезом.
Он обратился ко мне по-английски, ибо я просил разговаривать со мной на этом языке.
— Кто вы?
— Я…
— Ваша фамилия:
…
— Фамилия отца?..
…
— Вы понимаете, что я говорю? Вы понимаете по-английски?
— Да.
— Тогда отвечайте на мои вопросы. Назовитесь.
— Я не знаю.
— Откуда вы? Страна? Город?
— Я не помню… На судне, когда мы чуть не перевернулись… когда капитан упал в воду… тогда… я испытал шок… потерял память.
— Конечно, конечно. Что вы делали на этом судне?
— Я не знаю.
Он занимал такое обширное пространство, что предметы, которыми он пользовался, — ручка, журнал, компьютер — в его руках казались игрушками. Если бы мне не представили его как главного начальника, если бы не я шел к нему административным коридором официального здания, то ни за что не принял бы его всерьез, а подумал бы, что сплю и мне снится, что я попал к людоеду, который устроит из меня пирушку для друзей.
— Куда вы направлялись?
— Мм…
— И вы хотите, чтобы я вам верил?
Я молчал.
Его взгляд был странен. Странно неподвижен. Странно пристален.
Его губы с отвращением процедили:
— И вы хотите, чтобы я вам поверил?
Молчание. Главное — не рассуждать. Оправдываться — значит допустить, что я могу быть не прав. Я должен быть вне дискуссий, в той зоне, где буду недосягаем.
Он снова заговорил:
— Воображаю, что теперь, претендуя на потерю памяти, вы потребуете вызвать себе психиатра.
— Нет, я надеюсь, все вернется само.
— Вот-вот! Главное — не звать психиатра, чтобы он не разоблачил вашу грубую уловку, лжец!
— Вы правы, мне нужен психиатр. Вызовите его.
Он моргнул. Очко в мою пользу. Я воспользовался моментом, чтобы забить еще пару очков:
— Вдруг у меня есть жена и дети, тогда они беспокоятся. Если у меня есть дом, лучше найти его как можно раньше. Позовите врача, пожалуйста.
Он зарычал.
Я понял! Он был одноглазым. Его странный взгляд объяснялся тем, что он видел только одним глазом.
— У вас есть жена и дети?
Один глаз, но какой?
— Повторяю: есть у вас жена и дети?
Может, левый? Нет, правый. Левый казался унылым, медленным, тусклым, одновременно и слишком белым, и слишком карим, молочным. Да, левый глаз наверняка был стеклянным. Я очнулся и ответил:
— Может быть, мне поможет вспомнить электрошок, а?
Он заколебался, в первый раз подумав, а вдруг я искренен.
Я же не мог отвести от него взгляд. Стараясь придерживаться только того глаза, который меня рассматривал, я все равно невольно поглядывал и на другой, искусственный.
— Как вы хотите, чтобы я поверил в потерю памяти, которая вам так выгодна?
— Я… Мне очень жаль… Извините.
— Вы прекрасно знаете, что если мы не имеем сведений для установления личности, то не можем отправить вас на родину.
— Простите меня.
— Вот-вот. Извиняйтесь, делайте из меня посмешище. Для вас главное — не возвращаться домой.
— Я хотел бы вернуться домой.
— Вот-вот, а куда?
— Может быть, в Лондон. Не знаю. Простите меня.
Он взвился:
— Перестаньте извиняться!
— Больше не буду, извините.
— Опять!
— Ой, пардон… э-э-э… извините.
Он сглотнул, чтобы не взорваться, потом отодвинул компьютер.
— Вон отсюда!
— Спасибо, сэр.
— Мы еще увидимся, дорогой мой. Я с вами еще не закончил. Пока к вам не вернется память, я от вас
