она меня толкнула и два раза перекувырнула в песке!
Я беру её за руки и говорю:
— Вставай, сейчас я тебя немножко причешу. — И пальцами, как гребёнкой, расчёсываю ей волосы. Она смеётся, я тоже смеюсь — мне главное, чтобы она не видела и не чувствовала моего бешенства. Поправляю и отряхиваю на ней платье, воротничок, даже носки ей отряхнула.
— Всё чудно, — говорю Анке, — пошли. — Беру её за руку, и мы идём с ней к подъезду, около которого стоит Таня с сестрой, она всё время — я почему-то видела это как-то сбоку — за нами следила.
Подходим. Таня улыбается совсем невозможно противной улыбкой и говорит Анночке:
— Ну что, получила?
Я говорю спокойно:
— Анночка, иди к нашему подъезду и подожди меня там.
Анночка уходит, и я сразу делаю то, что, мне кажется, опережает мои мысли: я срываю с правой ноги туфлю и изо всех сил ударяю туфлей Таню по щеке и голове! Она отлетает в сторону, не падает, но стоит с вытаращенными глазами и открытым ртом. И тут же маленькая Варя начинает плакать, она так горько плачет, плечи съёжились, голову опустила и рыдает. Мне её жалко, мне так стыдно, что я не подумала о ней, что она всё это видела, ведь она маленькая, не понимает, что происходит, и ни в чём не виновата! Я смотрю на рыдающую Варю, на эти вытаращенные Танины глаза, на туфлю в моей правой руке, быстро надеваю её на ногу и бегу к Анночке.
В лифте Анночка меня спрашивает:
— Что было, Ниночка?
Значит, она не видела, шла к подъезду, а к нам была спиной. Я так рада, что она не видела всего этого!
— Стукнула её как следует, — говорю.
Анночка смеётся, а мне совсем не смешно.
Вечером, после ужина, я тихо прошу Мамочку со мной поговорить, но только со мной. Мамочка кивает головой и минут через пять зовёт меня. Мы садимся на их с Папой кровать, и Мамочка спрашивает тихо:
— Что, Нинушенька, что случилось?
Я быстро рассказываю всё, что «случилось». И сразу спрашиваю:
— Что теперь делать? Мне очень Вареньку жалко!
— А сделать теперь уже ничего нельзя! — говорит Мамочка очень серьёзно. — Понимаешь, Нинуша, бывают поступки и действия, которые можно изменить, исправить. Здесь ничего изменить и исправить нельзя, может быть, и не нужно! С одной стороны, я тебя понимаю — ты хотела наказать Таню, но вполне бы хватило простой пощечины. Я хочу, чтобы ты запомнила это, Нинуша, на всю жизнь! — Мамочка говорит очень серьёзно, а я очень серьёзно слушаю. — По голове и по лицу человека можно бить только открытой рукой, если, конечно, речь не идёт о защите жизни — твоей или твоих близких, тогда защищаешься тем, что под руку попадётся. Если ты ударишь человека по лицу туфлей, камнем, палкой, ты можешь его искалечить или убить! Ты поняла меня, Нинуша? — Мамочка со мной говорит серьёзно, но не строго.
— Поняла, — говорю я серьёзно. — Всё поняла, но мне Варю жалко!
— А вот тут я тебя немножко утешу. — Мамочка вдруг улыбается. — Ведь не ты эту гадость затеяла, а Таня. Всё главное ты запомнила. Остальное — забудь! Хочешь что-нибудь сыграть или спеть, а я тебе буду аккомпанировать? А потом сразу спать!
— Хо-чу! — кричу я громко-громко.
Мамочка — необыкновенный человек!!!
Мы смотрим диафильмы
Сегодня воскресенье. Папа говорит: «Сейчас будем смотреть диафильмы». Анночка хлопает в ладоши, я кричу: «Здоро-во!» Эллочка улыбается, мы все очень любим смотреть диафильмы! Папа вешает на стену большую белую простыню — это называется «экран», Мамочка задергивает плотную занавеску на окне, в комнате становится темно, я быстро ставлю три стула — я очень люблю все эти приготовления! А на столе уже стоит аппарат, куда Папа вставляет картинки, рядом две коробочки — в одной, большой, лежат в маленьких коробочках разные диафильмы и список диафильмов, а в коробочку поменьше Папа кладёт диафильм, который мы смотрим сейчас. Стоит стул для Папы, а дальше — стул для Мамочки, она читает нам надписи под картинками. Конечно, мы могли бы сами читать надписи, про себя, но Анночка плохо читает, она ещё маленькая! А Мамочка так замечательно читает, получается, мы видим всё, что делается, и слышим их жизнь — это очень интересно!
— Девочки, — спрашивает Мамочка, — что будем смотреть?
— «Пастушку и трубочиста», — очень быстро говорю я.
— Давайте ещё «Аладдин и чудесная лампа», — предлагает Элка.
— И «Кота в сапогах», — говорю.
— Только не надо «Козлёнка Серое Ушко»! — просит Анночка.
— Обязательно надо, — говорит Папа, — это очень хороший фильм!
— Жоржик! — говорит Мама.
— Дурацкий фильм, — говорю я сердито, — и никому он не нужен!
— А я его очень люблю! — говорит весело Папа.
— Жор-жик! — говорит Мамочка немножко строго.
— Давайте начнем с «Аладдина и чудесной лампы», — предлагает Папа.
Мы хором кричим: «Да!» Начинается фильм. Папа картинки меняет, Мамочка читает — совсем забываешь, что это сказка, и кажется, что это всё по-настоящему. Мне очень нравится этот фильм, и ещё очень хорошо, что он нравится Эллочке и Анночке! Потом Папа ставит «Кота в сапогах» — там такой умный, страшно хитрый кот и у него очень красивые наряды! Потом мы смотрим «Бобкин день», мне немножко скучно, но Анночке нравится — можно посмотреть. И только я хочу предложить ещё один фильм, вдруг — раз! — на экране картинка, название «Козлёнок Серое Ушко»! Анночка вскрикнула и сразу закрыла глаза. Мамочка что-то тихо говорит Папе. А дело в том, что в этом фильме Козлёнок, даже с колокольчиком, всё время убегал. И на третий день Пастушок его привязал — и вдруг картика так меняется, даже я говорю «Ой», потому что там на половину экрана злая волчья морда. Я вообще ничего не боюсь, а уж этого фильма тем более! Но и мне совсем не нравится эта огромная волчья морда. И Папа всегда её очень долго держит, а там и слова совсем неприятные. Я говорю:
— Анночка, открывай глаза, там сейчас совсем не страшно! — А я помню картинку перед волчьей мордой. — Я тебе скажу, и ты ещё раньше этой картинки глаза закроешь, а когда волчья морда пройдёт и Козлёнка спасут, я тебе скажу: «Открывай глаза!»
Так мы и делаем. Ну, всё хорошо прошло.
И вот наконец мой любимый фильм — «Пастушка и трубочист». Я немножко помню эту сказку, нам Бабушка её читала в Свердловске, она там очень много книг для нас брала в библиотеке. Я очень хорошо помню этот фильм, мы его после Свердловска уже один раз смотрели. Но я могу смотреть его сколько угодно раз — так он мне нравится! Больше всего мне нравится последняя картинка — там, где они вылезли на крышу и сидят на трубе. И снег идёт, как в Свердловске! Пастушка и трубочист сидят на трубе, идёт крупный снег, и они счастливы! И они теперь совсем свободны — они ушли из этой комнаты, с этого столика, где они стояли вместе с большим китайским кивателем головы, он притворялся дедушкой пастушки и хотел выдать её замуж за этого ужасного, вырезанного в старом шкафу унтер-лейтенанта-генерала-козлонога. И пастушка уговорила трубочиста, который очень её любил, убежать отсюда совсем. Им было очень трудно спускаться со столика, но трубочист помогал пастушке — я радуюсь за них!
Мамочка говорит:
— Ну всё, девочки, сеанс окончен!
Я говорю:
— Какой замечательный снег идёт, когда они сидят на трубе!
