Горничная принесла кофе. Обсудили, как распределить завтрашний день, и в конце концов выработали довольно подробный план; Берта занесла его в свою маленькую записную книжку, что вызвало улыбку у фрау Рупиус.
Когда Берта вышла на улицу, небо заволокло тучами и усилившаяся духота предвещала близкую грозу. Она едва успела дойти до дому, как упали первые капли дождя, и она забеспокоилась, когда, очутившись уже в квартире, не застала там служанки с ребенком; однако, подойдя к окну, чтобы закрыть его, она увидела, что они бегут домой.
Послышались первые раскаты грома, Берта вздрогнула; затем тотчас блеснула молния. Гроза была недолгая, но необычайно сильная. Берта сидела в спальне на кровати, держала малыша на коленях и рассказывала ему сказку, чтобы он не боялся; и ей казалось, будто между тем, что произошло с ней в эти дни, и грозой существует какая-то связь. Через полчаса все было позади. Берта открыла окно, воздух был свежий, вечернее небо — чистое и далекое. Берта вздохнула, преисполненная чувством покоя и надежды.
Пора было собираться на концерт. Придя в сад, она уже застала все общество за большим столом, под деревом. Берта намеревалась сразу же сказать невестке, что она завтра решила ехать в Вену, но какой-то страх удерживал ее, будто эта поездка была чем-то запретным. Клингеман прошел мимо их стола со своей экономкой. Экономка была уже немолодая, очень полная женщина, выше Клингемана; казалось, она спала на ходу. Клингеман подчеркнуто вежливо поклонился, мужчины ему едва ответили, женщины сделали вид, что не заметили поклона. Только Берта слегка кивнула головой и посмотрела вслед этой паре. Рихард, сидевший рядом со своей теткой, шепнул ей:
— Это его любовница, да, я знаю совершенно точно.
Все ели, пили и болтали; иногда подходили знакомые, сидевшие за другими столами, подсаживались на некоторое время и возвращались на свои места. Вокруг Берты звучала музыка, но не производила на нее никакого впечатления; она была занята мыслью, как сообщить о своем намерении. Вдруг, когда музыка заиграла очень громко, она сказала Рихарду:
— Слушай, у тебя завтра не будет урока, я еду в Вену.
— В Вену? — повторил Рихард и крикнул, обращаясь к матери: — Послушай, тетя завтра едет в Вену.
— Кто едет в Вену? — спросил Гарлан, сидевший на самом дальнем месте.
— Я, — сказала Берта.
— Ай, ай, — сказал Гарлан и шутя погрозил пальцем. Таким образом, с этим было покончено. Берта была рада. Рихард подшучивал над людьми, сидевшими в саду, над толстым капельмейстером, который, дирижируя, все время подпрыгивал, затем над трубачом, который надувал щеки и, казалось, плакал, когда трубил. Берта очень много смеялась, гости шутили над ее хорошим настроением, и доктор Фридрих заметил, что она, наверное, едет в Вену на свиданье.
— Ну, этого я не позволю! — воскликнул Рихард так сердито, что все рассмеялись. Только Элли была по-прежнему серьезна и изумленно глядела на тетю.
Берта смотрела в открытое окно купе на пейзаж, фрау Рупиус читала книгу, которую вскоре после отхода поезда вынула из маленькой дорожной сумки; казалось, она хотела избежать долгого разговора с Бертой, и та была немного обижена. Она уже давно стремилась ближе сойтись с фрау Рупиус, а со вчерашнего дня это превратилось в страстное желание, напомнившее Берте ее детские мечты о дружбе. И сначала она чувствовала себя совершенно несчастной и покинутой, но вскоре смена видов за окном стала развлекать ее. Она смотрела на рельсы, которые, казалось, бежали ей навстречу, на изгороди и телеграфные столбы, что проносились мимо нее и исчезали, и вспоминала две краткие поездки в Зальцкаммергут, которые совершила в детстве, вместе с родителями, и невыразимое удовольствие, испытанное ею, когда она могла сидеть у окна вагона. Она смотрела вдаль, радовалась блеску реки, приятным очертаниям холмов и долин, голубому небу и белым облакам. Через некоторое время Анна отложила книгу и стала беседовать с Бертой, улыбаясь ей, как ребенку.
— Кто мог бы предсказать нам это? — сказала фрау Рупиус.
— Что мы вместе поедем в Вену?
— Нет, нет, что мы обе — как бы это сказать?
— Конечно, конечно, — ответила Берта. Она впервые подумала о том, что это действительно странно.
— Вы-то знали это с того момента, как вышли замуж, а я... — Фрау Рупиус смотрела прямо перед собой.
Берта спросила:
— Так вы переехали в маленький город только тогда, когда... когда... — Она запнулась.
— Да, вы же знаете. — При этом она посмотрела Берте прямо в глаза, как бы запрещая обращаться к ней с этим вопросом. Но затем она продолжала с ласковой улыбкой, будто то, о чем она думала, совсем не так прискорбно: — Да, я и не предполагала, что покину Вену; мой муж служил чиновником в министерстве, он, конечно, мог бы еще долго оставаться на службе, несмотря на. свою болезнь, но он хотел уехать.
— Он думал, вероятно, что свежий воздух, тишина... — начала Берта, но сразу почувствовала, что это не очень умно.
Однако Анна ответила весьма дружелюбно:
— Нет, не то, ни покой, ни климат тут помочь не могут; но он думал, что так будет лучше для нас обоих, во всех отношениях. И он был прав — что стали бы мы делать в большом городе?
Берта понимала, что Анна не все говорит ей, она готова была просить Анну открыть ей всю душу, но знала, что не сумеет найти слова для такой просьбы. И фрау Рупиус, словно догадавшись, что Берте очень хотелось бы узнать больше, быстро перевела разговор на другую тему, стала расспрашивать ее о девере, о музыкальных способностях ее учеников, о ее методе преподавания; затем она снова взялась за свой роман и предоставила Берту самой себе. Один раз она оторвала взгляд от книги и спросила:
— Вы ничего не взяли с собой для чтения?
— Ах да, — ответила Берта. Она сразу вспомнила, что у нее с собой газета; она вынула ее и стала внимательно просматривать.
Поезд подходил к Вене. Фрау Рупиус закрыла книгу и положила ее в дорожную сумку. Она с какой-то нежностью смотрела на Берту, как на ребенка, которого сейчас придется бросить на произвол судьбы.
— Еще четверть часа, — заявила она, — и мы — я чуть не сказала — дома.
Город раскинулся перед ними. За рекой торчали в небе дымовые трубы, длинными рядами тянулись, вплотную друг к другу, выкрашенные в желтый цвет дома, высились башни. Все было залито мягким светом майского солнца.
У Берты сильнее забилось сердце. У нее было такое чувство, словно она после долголетнего отсутствия возвращается на вожделенную родину, где, вероятно, очень многое изменилось, где ждут ее всевозможные тайны и неожиданности. В ту минуту, когда поезд подошел к перрону, она казалась себе очень храброй.
Обе женщины наняли экипаж и поехали в город. Когда они проезжали по Рингу, Берта высунулась из окна; она заметила молодого человека, наружность и походка которого напомнили ей Эмиля Линдбаха. Ей хотелось, чтобы молодок человек обернулся, но она потеряла его из виду, так и не разглядев его лица.
Экипаж остановился перед домом на Кольмаркте[22]; обе женщины вышли и поднялись на четвертый этаж, где находилось ателье портнихи. Пока фрау Рупиус была занята примеркой, Берта попросила показать ей материи, выбрала одну из них, мастерица сняла с нее мерку, и было решено, что через неделю Берта приедет примерить платье. Фрау Рупиус вышла из соседней комнаты и попросила отнестись с особым вниманием к ее подруге. Берте казалось, что все смотрят на нее немного насмешливо, почти соболезнующе, и, увидев себя в большом стенном зеркале, она вдруг заметила, что одета очень безвкусно. Как ей пришло в голову именно сегодня облачиться в этот провинциальный праздничный наряд, вместо того чтобы надеть одно из ее обычных, простых гладких платьев? Она покраснела от стыда. На ней было платье из фуляра в черную и белую полоску, фасон его устарел на три года; слишком большая, загнутая спереди светлая шляпка, украшенная розами, была громоздка для ее изящной фигуры и делала ее почти смешной. И будто это требовало еще подтверждения, фрау Рупиус, как
