Задавая свой очередной вопрос, я едва справился с накатившей паникой. Еще час-другой и наши с Луллием пути разойдутся навечно. А я еще так мало знаю. Я еще даже не нащупал ниточку, за которую можно ухватиться.
– Если в реакции участвует избыточное количество Красного льва, в этом нет ничего страшного. Золото получится даже быстрее, чем при пропорции один к тысячи.
– А если на одну часть порошка взять полторы тысячи частей свинца?
– Золото получить не удастся, – алхимик заявил это категорично, со знанием дела.
Не удастся! Ага, нужной дорогой идете, товарищи!
– Ну, а если, например, один к тысяче ста? Или один к тысяче пятьдесят? Откуда взялась пропорция один к тысяче? Уж больно цифры в ней ровные и красивые.
– Вы правы, конечно, для удобства данные округлили. Оставили кое какой запас, так… на всякий случай, принимая во внимание тупость и нерадивость местных ремесленников. Но в целом пропорция рассчитана, чтобы для превращения в золото максимального количества дешевого свинца потребовалось минимальное количество дорогого в производстве универсального эликсира.
– Философского камня? – уточнил я последнее понятие.
– Именно его, – согласился Раймон Луллий. – Эликсир это мое собственное название данного вещества.
– Значит, точной границы вы не знаете, – прокряхтел я сокрушенно.
– Молодой человек, ну скажите на милость как ее можно выяснить? – алхимик улыбнулся. – Вы же видите, как тут все организовано! Эликсир грузится в вагонетки насыпом, и говорить об особой точности не приходится. Одна тележка с недогрузом, другая с перегрузом. Пятьдесят фунтов туда, пятьдесят сюда. Все на глаз.
– Ну, это здесь. А как вы поступали там, на верху, когда еще были человеком и колдовали в своей лаборатории?
– В лаборатории…
Луллий как то сразу скис и начал неопределенно осматриваться по сторонам. То ли искал кого, то ли наоборот боялся, что нас подслушают. В конце концов, он вплотную приблизил свое лицо к моему и, пристально глядя мне в глаза, поинтересовался:
– А вы умеете хранить тайну?
– Могу, – мой ответ последовал незамедлительно и без малейшего колебания.
– Поклянитесь, что никому не расскажете.
– Чтоб я сдох! – любимая клятва оказалась наготове.
– Хорошо.
Луллий удовлетворенно кивнул, однако, все равно продолжал молчать. На лице его отражались сомнение, растерянность, а может даже и страх. Ему просто необходим был толчок.
– Вы сомневаетесь в моей честности? Я человек благородный и мое слово тверже алмаза. – Пришлось тут же разыграть сцену уязвленного дворянского самолюбия. Наверняка во времена, когда мой собеседник еще ходил по земле, благородное сословие именно так реагировало на проявленное к нему недоверие.
– Что вы, что вы! – алхимик поспешил меня успокоить. – Дело совсем не в вас… Дело во мне.
Я не стал ничего говорить. В душе мага происходила внутренняя борьба. Это сразу заметно. Не зная в чем причина, одним неверным словом я мог обидеть, оттолкнуть, замкнуть его и тем самым обрубить свою единственную путеводную нить.
Но старик оказался крепким. Он справился как со своими душевными муками, так и с нерешительностью:
– Я стар. Вся жизнь отдана науке и просвещению. Мое имя известно миллионам людей, и поэтому очень тяжело… – готовясь к главной части, он помедлил. – Очень тяжело признаваться в том, что я солгал. Солгал всему миру.
Я продолжал молчать, гадая к добру такие откровения или нет. «Солгал всему миру» это что значит? В моем трактате «О росте волос в носу» закралась ошибка на станице сто тридцать шесть. Или – я упал с лестницы и последние двадцать лет жизни уже ничерта не соображал и не помнил, даже как звали мою любимую мамочку. Как бы там ни было, я терпеливо ждал.
– У меня ничего не вышло, – прошептал Луллий сдавленным голосом. – Золото не удалось получить не из свинца, не из ртути.
– Обидно.
Мне действительно стало до жути обидно. Я потерял эксперта. Что стоит маг-неудачник? Что он может объяснить, если сам ничерта не знает и не понимает?
– Однако я шел по верному пути! – старик поспешил реабилитироваться. – Все, происходящее здесь, это увеличенная копия моего магического процесса. Во многом я оказался прав. А рецепт получения эликсира вообще один к одному.
– В чем же отличие? Почему вы так и не получили золото, а здесь его разливают без счета, прямо как минеральную воду в пластиковые бутылки?
– Трудно сказать.
Старик весь поник. Показалось, что слитки свинца, которые он нес, стали весить в два раза больше, так он сгорбился, так тяжелы стали его шаги.
– Неужели за семь веков вы так и не вычислили, где именно закралась ошибка?
– Увы, – на Луллия было жалко смотреть. – Единственное объяснение, которое приходит на ум, это сверхъестественность золотообразующего процесса. Здесь заканчивается химия и начинается магия. Причем, не те жалкие фокусы, которыми грешили как я, так и многие из моих коллег. Здесь господствует магия самого высокого, недоступного человеку уровня.
Да уж, задачка! От злости я заскрежетал зубами. Одно дело разузнать последовательность смешиваний и нагреваний цветных порошков, и совсем другое разобраться в магии. Причем, как на первое, так и на второе у меня осталось аж целых два дня!
Кстати, о времени. Если немедленно не изобрести надежный способ измерения времени, то всем моим потугам грош цена. Я уже сейчас практически утратил счет часам. Даже не знаю сколько я здесь. Думаю, что сутки. Но это лишь мои субъективные ощущения. А как там и что на самом деле? И привязаться абсолютно не к чему. С горем пополам можно было бы попробовать ориентироваться по физиологическим потребностям организма. Но их попросту нет. Есть и пить хочется просто жутко, но, увы, нечего. Спать? Ага, поспишь тут! Ходить в гальюн? Если не пьешь и не ешь, то на кой хрен тебе гальюн? Короче, полный временной коллапс.
Чем больше я думал, тем все более беспросветным виделось будущее. Ответы на самые главные, жизненно важные вопросы так и не находились. Естественно… а чего еще можно ожидать? В аду я всего ничего, а уже разинул пасть на его самые сокровенные тайны. Не бывает такого. Мне и так несказанно повезло. Многие и за тысячу лет не узнают того, до чего я докопался всего за несколько часов. Но с другой стороны не узнают они только потому, что и не хотят ничего узнавать, потому, что смирились, потому, что опустили руки. Я же совсем другое дело. Я крыса. Пока существует хотя бы один, хотя бы призрачный шанс я буду бороться и искать, искать и бороться!
Вокруг становилось значительно светлее. И дело было совсем не в пылающих горнах и не в возросшем количестве факелов. Свет этот шел из самих недр, словно там пряталось еще одно солнце.
Подойти к обрыву и заглянуть вниз я долго не решался. Не балдею, знаете ли, от высоты, а от высотищи и подавно. Да и сам край доверия не внушал – растрескавшийся, сплошь усыпанный мелкой скользкой щебенкой. Бр-р-р, надо быть полным идиотом, чтобы туда соваться!
Ну, значит, я идиот. Поздравив себя с этим почетным званием, я стал меленькими шажками подбираться к пугающей бездне. Конечно, ради праздного любопытства я туда бы в жизни не сунулся, но тут совсем другой случай. Чтобы просчитать свой следующий ход я должен знать, что там впереди. И рассказ Луллия меня не устраивает. Лучше он пояснит все потом, но сперва… сперва я увижу это собственными глазами.
Можно стоять в окне шестнадцатого этажа и с ужасом представлять, что вот-вот грохнешься вниз. Ноги становятся ватными и норовят зацепиться за идеально ровный подоконник. Руки леденеют, их невозможно оторвать от судорожно сжимаемой оконной створки. В голове водоворот, в горле рвотный спазм. Но страх
