подорвал их силы и лишил всяких шансов на победу. Но бандиты не ушли. Наоборот, очертя голову, снова бросились на штурм. И что сие значит? А то и значит – для них это последний и решительный бой. Или пан или пропал.
Лучше бы пропал! Без промедлений я отправил вниз оставшиеся две пятисотки. Естественно, это не оружие против атакующей пехоты. Такими бандурами обычно крушат доты и бетонные бункера. Однако особенно выбирать не приходится. Как говорится, что имею, тем и поимею.
Куда угодили мои гостинцы посмотреть так и не удалось. Пришлось спешно уходить от скал, которые с бешеной скоростью неслись мне навстречу. Да, это тебе не родные бескрайние степи! В войне здесь участвуют три противоборствующих стороны – мы, они и горы.
С трудом удалось отвернуть. Каменистый склон прыгнул куда-то влево и вниз, отпуская «Грача» в его исконную стихию – высокое синее небо. Хорошо! Даже стало легче дышать. Ну, вот, вдохнул и ладушки! Теперь гони вниз! Делай то, что полагается.
Огромные дымящиеся воронки заметил сразу, еще с высоты. Бомбы легли гораздо ближе к заставе, чем я рассчитывал. Взрывная волна начисто смела два ряда колючки, открывая бандитам чистую дорогу внутрь. Хреново! Очень хреново! Я тут же приготовился открыть огонь из орудия. Ведь кроме меня закрыть эту прореху больше некому.
Прицел скользил по почерневшей траве, вывороченным столбам ограждения и деревьям, словно скошенным гигантской косой. Я судорожно искал цели, но не находил. На сцене кровавого театра остались лишь актеры, чертовски талантливо играющие мертвецов.
Все! Кончено! Я понял это внутренним чутьем. Две полутонные машины смерти сделали свою адскую работу. Бомбы не только четвертовали полдюжины наркоторговцев, главное они сломили волю уцелевших. На миг заглянув в преисподнюю, людям очень захотелось жить. И они ушли. Наплевать на деньги. Жизнь ни за какие деньги не купишь.
Я развернул самолет и сделал над заставой один большой круг. Чутье чутьем, а вид драпающих наемников стал бы неоспоримым доказательством полной и окончательной победы. А вот и они! Два десятка «милых» ребят в армейском камуфляже врассыпную трусила вглубь грузинской территории. Догнать бы и поквитаться… Но нет, лучше посмотрю что там у погранцов. Не факт, что все плохие ребята ушли. Кое-кто из самых упрямых или из самых лютых мог и затаиться где-нибудь неподалеку. Всего один такой гад со снайперской винтовкой может натворить еще тех дел.
Но нет, вроде бы все спокойно, ни вспышек выстрелов, ни пыльных смерчей от разрывов. Активность с обеих сторон полный ноль, как будто внизу больше не осталось живых.
Только я об этом подумал, как засек движение. Одинокая фигура отделилась от стены полуразрушенной казармы и поплелась к центру изъеденного воронками плаца. Человек едва держался на ногах. Автомат он волочил за собой, словно это был детский сломанный автомобильчик на коротенькой веревочке. Сделав не более десяти шагов, солдат споткнулся и упал. Сил, чтобы продолжить путь, у него уже не было. Все, что он смог, так это встать на колени и поднять одну руку. Он не махал. Он просто держал ее высоко поднятой над головой. Он будто тянулся ко мне для крепкого мужского рукопожатия. Да, браток, я бы и сам не отказался стиснуть твою мозолистую солдатскую пятерню. И не надо благодарности. Я сделал то, что должен был сделать. А разве может быть по-другому? Разве можно просто так забыть, перечеркнуть, стереть из памяти наше общее прошлое? Счастливое и горькое, сытое и голодное, мирное и затянутое пороховым дымом… прошлое, в котором мы были одной крепкой дружной семьей. Почему были? Я осознал, что воспринимаю этого человека внизу как брата или сына. Его жизнь сейчас стала для меня важнее всего на свете, наверное, даже важнее моей собственной жизни. Я все кружил и кружил над испепеленной заставой. Не знаю, кто был этот солдат, но я готов был растерзать каждого, кто хотя бы косо глянет в его сторону.
Уставившись на одинокую скорчившуюся фигурку, я терзался лишь одной мучительной мыслью – сколько же человек уцелело? Не хотелось думать, что передо мной последний из защитников заставы. Но как узнать? Связаться по радио? А кто ответит? Радист? Не думаю, он ведь тяжело ранен. Но, с другой стороны, бой закончился. Теперь все, кто остался в живых кинутся к самому ценному, что есть у маленького, затерянного в горах гарнизона. Связь! Связь – это надежда, это помощь, это жизнь.
Без промедления я щелкнул переключателем радиостанции. Прибор ожил и тут же обрушил на меня бешеную скороговорку слов. Переговоры пилотов! Знакомые голоса и позывные! Неужели! Я задохнулся от радости. Наши! Они в воздухе! Они спешат мне на помощь!
– Припозднились вы что-то, мужики! Пришлось тут все расхлебывать самому. – Я пытался говорить ровным голосом, но он то и дело срывался в идиотское хихиканье.
– Петрович, это вы? – в наушниках послышался знакомый голос моего воспитанника.
– Я, пятый, а кто же еще? – Мне очень не хотелось омрачать радость встречи тягомотными нравоучениями, но выволочку этот шалопай заслужил. – Сколько раз можно повторять, в воздухе использовать только позывные!
– Мы на подходе. Отчетливо виден дым пожара. – Петрик словно не расслышал моего нагоняя. Голос его нервно подрагивал. – И еще, Петрович… у нас проблема.
Что еще там стряслось? В моих венах продолжал бурлить адреналин. Радость победы переполняла душу и заставляла чувствовать себя могущественным и несокрушимым богом войны. Какие еще, к дьяволу, могут быть проблемы?! Я помог россиянам в борьбе с наркоторговцами. Благое дело, можно сказать, мирового масштаба. Мы победили! А победителей могут пожурить, но уж точно не судят.
– Соколы, ждите, сейчас перейду на ваш эшелон.
На прощание я покачал крыльями пограничнику и резко пошел в набор высоты. При первой же возможности вызову российские ПВО и сообщу о нападении на заставу. А может наши уже сообщили?
– Рассказывайте, что там стряслось? – черные точки трех штурмовиков стали видны на глаз. – Э, вы что, оглохли? – тишина в эфире меня больше злила, чем озадачивала.
– Нас отправили на охоту, – в разговор вмешался другой голос, в котором я безошибочно узнал майора Анатолия Хватова. Наверняка именно ему поручили возглавлять группу.
На охоту? На губах сразу почувствовался едкий привкус досады. Значит, они прилетели совсем не ко мне на подмогу. Значит, им поставлена другая задача. Но почему группа оказалась в этом квадрате? Ага, знаю! Наверняка гоняются за караваном. Представляю их рожи, когда выяснится, что дело уже сделано, причем сделано в лучшем виде.
Наши самолеты сблизились настолько, что казалось будто я различал силуэты летчиков под прозрачными фонарями пилотских кабин. Сейчас я развернусь и лягу на параллельный курс, а затем все вместе… Что-то кольнуло глаз, словно в него попала поднятая ветром песчинка. Что-то было не так. Что-то с самолетами. Несколько долгих мгновений я безрезультатно пялился на знакомые силуэты трех «Сухих». Что же? Что?
Прозрение пришло как только взгляд коснулся держателей навесного вооружения. Пустые, почти все пустые! Ни бомб, ни подвесных пушечных установок, ни кассет с НУРСами. Лишь под каждым крылом по одной изящной, тонкой как игла, белоснежной стреле. Глядя на их хищные стремительные силуэты, я слегка оторопел. Ракеты класса «воздух-воздух»! На кого, в черта, мужики собираются охотиться? Спросить не успел, Хватов опередил меня. Его сухой голос заскрежетал в моих барабанных перепонках.
– Семерка, слышишь меня?
– Слышу нормально.
Закончив разворот, я пристроился справа от группы. На высоте три с половиной тысячи метров мы двинулись вдоль российско-грузинской границы.
– Так что там у вас? – Мне надоели обгрызенные фразы и многозначительные вздохи. Я сгорал от нетерпения и любопытства.
– Нам приказали завалить…
– Кого?
– Тебя, семерка! – Хватов выдавил из себя ответ, как будто это было признание, вырванное под пыткой.
– Меня?! – Не удержавшись, я нервно хохотнул. – Да вы что, сдурели?
– Приказ четкий и однозначный. Без твоей головы, Петрович, нам хоть не возвращайся.
Ах ты мать твою за душу! Используя самые отборные перлы ненормативной лексики, я старательно сжигал в себе ярость и боль. Это сложно, очень сложно. Ведь выходит, я приговоренный, стоящий под
