отрицательно покачал головой.
— Не хочешь под голову совать, рядом положи. Там узелок с кристаллами. Помнишь, они ведь тебе помогли? У Лизы ведь сотрясение было. Ей такое лечение тоже не помешает.
— Ну, ты голова! — похвалил я друга.
После того как я подсунул вещмешок под голову нечленораздельно мычащей и вяло пытающейся протестовать Лизы, мы с Андрюхой смогли отойти. Правда не очень далеко. Кто ж по своей собственной воле отходит от источника тепла в такую ветреную холодную ночь! За окнами действительно подвывал ветер. Он ритмично стучал кусками пластика и фанеры, которыми закрыли выбитые окна.
Обойдя костер так, чтобы он оказался между нами и спящими, мы присели на битые ящики. Вскоре им суждено было стать топливом для костра, но пока… пока они еще вполне годились на роль табуретов.
— Как сходил? Что говорит местное руководство? — Загребельный подкинул в костер еще пару досок.
— Дело дрянь, — я тяжело вздохнул. — Топлива дадут только восемьдесят литров, а о продуктах вообще молчат.
— Ты же говорил, что с местными у тебя полная любовь и взаимопонимание?
— Была, — я горько усмехнулся. — Только я им вразумительно не смог объяснить что все-таки происходит. Советы стал давать идиотские. Еще и с насиженного места попытался согнать. Тут у них подозрения и возникли.
— Все логично, — подполковник ФСБ кивнул. — Ясное дело, с собой они все добро не заберут. Как минимум половину оставят. Тут и появится пронырливый Ветров со своим многоколесным грузовиком. Он все это имущество захапает и быстренько по другим поселкам пристроит. Только бы у покупателей солярка и консервы не закончились.
— Сам такой итиотизм придумал или подсказал кто? — я скривился от отвращения.
— Самый вероятных ход обывательской мысли. Привычка, так сказать. Человеку ведь даром редко что давалось. В основном все желали его поиметь: государство налогами, банки процентами, работодатели дармовыми сверхурочными, сосед по дачному участку забором, который отрезает полметра чужой землицы. — Тут Загребельный сокрушенно вздохнул. — Эх, надо было мне с тобой пойти.
— И что бы ты им сказал?
— Ничего лишнего. Враг, мол, на пороге! Готовьтесь к обороне! А я вам такую штуку привезу… С ней сам черт не страшен!
— А если мы не вернемся? Они же просто бездарно потратят два месяца перемирия. А потом все… Всем кранты.
— Можно подумать ты лучше сделал? Бездарно тратить эти самые два месяца местные все равно будут, только вот мы не получим ни топлива, ни продовольствия.
— Может ты и прав, — пришлось пристыжено понурить голову.
— Конечно прав, — в голосе Лешего не прозвучало и тени сомнения.
— Ну, раз такой умный, то посоветуй, как нам действовать дальше?
— Прежде всего держать язык за зубами, — Андрюха полез в карман и вытянул оттуда кисет.
— Принимается, — я с тяжелым вздохом кивнул.
— Следующее… — Загребельный взялся за изготовление очередной самокрутки. — Попытаемся извлечь максимальную пользу из нашего пребывания в Подольске. Если уж не сложилось с топливом и продовольствием, то хоть подберем новую группу.
Услышав эти слова, я насторожился. Выходит у Лешего для меня тоже имелись новости. Судя по всему, главная из них заключалась в том, что от нашей теперешней команды остались рожки да ножки.
— Поговорили уже, значит? — я кивнул в сторону спящих бойцов.
— Угу… — прогудел подполковник, подкуривая от вытянутой из костра щепки.
— И что, все отказались?
Прежде чем ответить Андрюха передал мне кисет с похожим на перепревшие опилки грязно-желтым зельем.
— Ертаев пока думает, но, полагаю, согласится. Он со мной уже очень давно. Как ниточка за иголочкой.
— А остальные?
— Клюев в такие игры не играет. Это ты, наверное, и сам понял? Он человек приземленный, основательный, деловой. Сейчас быстренько сколотит себе бригаду человек в пять-шесть и, пользуясь затишьем, уйдет на юг. Обоснуется в каком-нибудь максимально удаленном от Проклятых земель поселке и будет пытаться спокойно и по возможности счастливо прожить отмерянные Серебрянцевым двадцать лет. — Тут Леший с ироний хмыкнул. — И ведь не докажешь дураку, что при теперешнем положении дел он там и году не протянет. Никто не протянет!
— Ну а Соколовский?
— А что Соколовский? У Соколовского тоже… причина…
Андрюха замолчал и как бы для успокоения жадно, даже как-то судорожно затянулся самокруткой. Наконец удалось подкурить и мне.
Глядя на клубы белого дыма, поднимающиеся к закопченному потолку я думал о странности и причудливости человеческой сущности. Ведь всего два дня назад мы все, включая Клюева, Соколовского, полностью несовместимого с войной Блюмера и несовершеннолетнего Пашку, шли на смерть. Да какой там шли, бежали со всех ног. Наша жертва спасала жителей Одинцово, и мы приносили ее не задумываясь, не колеблясь. А что же происходит теперь? Что изменилось?
Задав себе этот вопрос, я сокрушенно покачал головой. Сделал я это потому, что разглядел лишь одно довольно странное различие. Вчера утром у нас не было времени на раздумья. Мы решали скорее сердцем, чем серым веществом. Цирк-зоопарк, это что ж тогда получается? Все мы состоим из двух половинок, двух частей. И это не плохая и хорошая, черная и белая, как частенько утверждали философски настроенные умы. Они именуются совсем по-другому. Это наша истинная горячая душа и взнузданное, закованное в цепи разума сознание. Никто не говорит, что разум это плохо. Именно разум делает нас теми, кто мы есть. Но только вот разум это еще и ошейник, не дающий нам стать теми, кем бы мы могли быть.
Не знаю, откуда в моей голове взялась вся эта белиберда, но она тут же улетучилась, когда сидевший рядом Леший заговорил:
— Вот ты, танкист, почту иногда возишь…
— Вожу, — согласился я, не понимая к чему это он. — Только разве ж это почта?
Тут же вспомнились те мятые бумажные листки, которые мне частенько совали во всех поселениях, через которые лежал мой путь. Это были не письма, это были скорее объявления: я такой-то и такой-то разыскиваю такого-то и такого-то. И все. Вместо адреса только Истра, Подольск, Чехов и другие пока уцелевшие, весьма немногочисленные колонии. Честно говоря, я никогда не слышал, чтобы этим способом кто-то кого-то нашел. Но люди упрямо продолжали писать, и такими вот криками души были завешаны все стены штабов, общественных столовых, пунктов раздачи воды.
— Почта это, Максим, точно почта, — упрямствовал Андрюха. — Если люди получают весточку от своих, то ничем другим это назвать нельзя.
— И ты видал таких счастливцев?
— Вон один, спит себе сном младенца.
— Ты на Соколовского намекаешь? — догадался я.
— На него, — Леший кивнул. — Когда тот пакет, что ты в свой последний приезд оставил, разобрали да вывесили, Костя чуть ли не первый прибежал искать. И надо же, нашел! Нашел, будь я проклят!
— Повезло, — я позавидовал капитану белой завистью. — И кто ему написал?
— Девчушка одна. В аэропорту работала, на регистрации что ли… Они познакомились, когда капитан из очередного своего миротворческого турне возвращался. Не долгий у них роман получился, но видать бурный, раз она не мамку с папкой, а именно его искала. — Тут Леший осекся и с тоской в голосе повторил: — Прикидываешь, целых два года искала!
— Да-а-а… — протянул я. — Бывает же такое. — Затем, прокрутив в памяти всю эту историю, осведомился: — И чего ж он за ней не поехал?
