Микульский хорошо понимал, что имеет в виду Хорхе. Они не для того устраивали весь этот трюк с камерой сжигания отходов, чтобы сейчас проколоться из-за одного паршивого полицейского, который возомнил себя новым «крепким орешком». Попади он в руки спецслужб, и «головорезы» будут засвечены. Их элементарно просчитают, найдут и уничтожат.
– Его нужно убрать. – Каталонец серьезно посмотрел в глаза Яну. Взгляд опытного разведчика говорил: «Кто наследил, тот и подчищает».
– Согласен. – Микульский, как приговор, принял справедливое требование товарища по разведвзводу.
– Тихо и без шума. – Хорхе посмотрел на пленного, словно на трепыхающуюся в силках дичь. – И лучше, если это будет похоже на несчастный случай.
Как только они оказались снаружи, Ян подтолкнул полицейского стволом в спину. Иди, мол, а вздумаешь дурить, сразу схлопочешь пулю. Но пленный уже уяснил, с кем имеет дело. Он и не думал осложнять свое положение, тем более когда появилась надежда на благополучный исход. О том, что его подопечный надеется на спасение своей задрипанной жизни, Микульский понял по настроению толстяка. Ну, конечно, его не пытали и даже особо не били, не задавали вопросов и не требовали сведений. А под конец, вместо того чтобы расстрелять и зарыть прямо в церковном палисаднике, его одели в скафандр и вот куда-то ведут. Стандартная логика штатского обывателя. Окажись на месте толстяка человек в камуфляже, да еще не понаслышке знающий, что такое война, он бы перепугался до смерти.
«До смерти» – правильное выражение. Разведчик огляделся по сторонам. Вот только найдем укромное местечко. Рядом с нашей берлогой наследить нельзя. Пусть даже полицейский погибнет от того, что «случайно» порвется скафандр, все равно могут найтись умники, которые для очистки совести решат обшарить соседние улицы.
Они брели по пустынному городу: пленник – первым, конвоир – чуть позади. Иногда полицейский забывал, что его конвоир не понимает по-английски. Он начинал что-то торопливо говорить и сбивчиво объяснять, но, не получив ответа, быстро утихомиривался. Ян не пытался заткнуть толстяку рот. Пусть поговорит напоследок, рация все равно настроена только на контакт с разведчиком.
Вокруг ни души. Кирпич, асфальт, скелеты засохших деревьев и высокая серая мгла, клубящаяся над головой, словно предвестник приближающегося урагана. Еще находясь в церкви, они ощутили набор скорости. Космический мастодонт снова нырнул в подпространство, заставляя «головорезов» распрощаться с мечтой о бегстве. По крайней мере, сейчас, когда станция несется между параллельными мирами. Но кто знает: может, судьба наконец смилостивилась над ними и космический город держит путь домой?
Подумав о Земле, Микульский сжал кулаки. Он должен добраться туда, должен во что бы то ни стало. И ради этого Ян готов сделать все! Дав себе эту клятву, поляк угрюмо покосился на человека, шагавшего впереди него.
Чем дальше они уходили, тем тошнотворнее становилось у разведчика на душе. Пять кварталов позади. Еще два-три, и можно заняться делом. Только сперва следует отыскать какую-нибудь торчащую, желательно острую железяку. Ведь «счастливчик» чем-то должен распороть довольно прочную металлизированную ткань.
Подходящий штырь нашелся на удивление скоро. И место очень даже подходящее. В одном из глухих переулков валялся целый пролет изувеченной пожарной лестницы. Конструкцию наверняка сорвал один из грузовиков, рискнувших заехать сюда еще в те давние времена, когда город был неотъемлемой частью нашей планеты. От удара особо пострадали поручни. Сварка не выдержала, и пара вертикальных несущих стержней отломилась от перил. Острые края торчали прямо на уровне колен. Что ж, лучше и не придумаешь. Микульский, не задумываясь, направил толстяка по нужному пути. Естественно, ждать, когда тот самостоятельно напорется на рваный металл, Ян не стал. Да это и не нужно. Не сводя глаз с полицейского, поляк вытащил нож. Мерзость, конечно! Микульский никогда не убивал безоружных людей и всегда презирал тех, кто это делал. Но, видно, сейчас придется. Не могут корсиканцы просто так взять и отпустить этого человека. Такое легкомыслие равносильно смерти.
Для того чтобы разбудить в себе зверя, Ян специально припомнил, кто убил Эр-рика. Дырка во лбу и кровавый шлейф по белоснежной подушке. У Эр-рика, скорее всего, тоже кто-то был: родители, дети…
Рука покрепче стиснула нож, и Ян добавил шагу. Он уже почти поравнялся с пленником, когда тот обернулся. Неизвестно почему. Шаги в космическом вакууме не слышны, теней на сумеречных улицах почти нет, а в наушниках постоянно звучит одно и то же – тяжелое дыхание. Сверкнувшее лезвие объяснило толстяку все. С криком «Help me!» он бросился бежать. Но какой там бежать! Микульский нагнал его одним прыжком, сбил с ног и, стараясь побыстрее покончить с этой отвратной работенкой, взмахнул ножом. Удар пришелся в бедро, чуть выше, чем рассчитывал Ян, но что поделаешь… Дырка в скафандре должна быть лишь одна, не на вилы же тот напоролся.
Разведчика оглушил страшный вопль обреченного человека. Английские слова вперемешку с криками ужаса и отчаяния. Сидя на мостовой, полицейский пытался зажать порез, но бьющаяся под напором выходящего воздуха ткань всякий раз выскальзывала из-под его неловких, облаченных в перчатки пальцев. Через мутное стекло скафандра Микульский видел лицо приговоренного к смерти. Тот начинал задыхаться. Глаза несчастного, в которых горели последние искорки сознания, просили помилования и помощи. Жадно хватая ртом последние капли воздуха, полицейский не переставал что-то говорить. Ян ничего не мог для него сделать. Чтобы не видеть и не слышать, разведчик выключил радио и отвернулся…
Однако всего через мгновение, выдернув из нагрудника ремонтный скотч, Ян уже очумело заматывал дыру в скафандре едва живого толстяка. Делал он это с удвоенным энтузиазмом. И не только потому, что в глубине души не хотел лишать семью отца, а еще и потому, что в безумных криках умирающего он совершенно ясно расслышал слово «пилот». Может быть, разведчику только показалось, ну а может, пленник действительно предлагал купить себе жизнь в обмен на помощь.
– Давай, давай! Приходи в себя!
Перебросив из своего скафандра часть кислорода, Микульский надеялся, что сможет быстро привести в норму недавнего кандидата на тот свет. Газотерапия, подкрепленная вибростимуляцией, действительно возымела действие. Как только полицейский открыл глаза, Ян перестал его трясти.
– Thank you very much, – промямлил толстяк.
– И тебя туда же! – Разведчик одним рывком поставил пленника на ноги.
Лежавший на полу фонарь наполнял темную утробу заброшенного собора целыми стаями привидений. Попадая в его луч, люди то исчезали, то появлялись, а вслед за ними по стенам скакали зловещие тени.
– Ты зачем притащил его назад? – Хорхе непонимающе пялился то на Микульского, то на помятого служителя порядка.
– Он может нам помочь. – Ян устало присел возле одной из церковных колонн.
– Ты что, сдурел? Почти три часа мы с ним цацкаемся. Скорее всего, его уже ищут.
– Три часа? – Ян удивленно посмотрел на хронометр скафандра. – Действительно, три часа! – Со скрипом Микульский заставил себя подняться. – Надевай скафандр. Ты мне нужен.
– Куда это ты собрался? – Хорхе от неожиданности выпучил глаза.
– Идем. Мы приглашены в гости. – Ян покосился на измочаленного пленника, который сидел тут же на полу. Пихнув его ботинком, разведчик потребовал подтверждения: – Yes?
– О, yes! Yes! – Толстяк с жаром закивал головой.
– Ничего не понимаю! – Мартинес ледяным взглядом пресек лошадиное кивание американца.
– Я сам плохо понял, – честно признался поляк. – У этого паршивца есть знакомый пилот. Кто он – понять не смог: то ли родственник, то ли хороший друг. Важно то, что в обмен на свою жизнь он предлагает устроить нам билеты аж до самой Земли.
– Что?! До Земли? – Каталонец не мог поверить в подобное чудо. – А ты точно понял?
– Точнее некуда! Ну, скажи пожалуйста, что могут означать возгласы «home» и «Earth», при которых руками машут, словно крыльями?
– Yes! Yes! Home! Earth! – Пленник с энтузиазмом замахал руками.
– Во, видал? – Микульский обрадовался неожиданной поддержке.
– А если он врет? Просто спасает свою шкуру, а заодно и нас решил подставить?
– Он действительно представляет женщину в военной форме, возможно, даже летной. – Нагира в
