Он лежал, вдыхая запах цемента и боясь шевельнуться.
Внутренний голос вновь и вновь нашептывал ему, что надо бежать. Но этот внутренний голос никак не мог убедить его. Ведь он не предлагал ему ничего, кроме боли при малейшем движении.
«Сперва отдышусь, соберусь с силами. — Он смежил веки. — Только пару минут отдохну, а потом сделаю еще одну попытку».
Он провалился в беспамятство; сквозь туман видел падающие тела, искаженное лицо профессорши, потом возникло совиное лицо Брандау с круглыми стеклами очков. Появилось еще одно лицо. Серьезное и чем-то раздосадованное.
К картинкам присоединились голоса — они с агрессивным шипением отдавали приказания, хотя все казалось таким мирным.
Ему чудилось, что он парит. Боль несколько секунд была невыносимой. Он закричал, и пот прошиб его с такой силой, будто каждая пора превратилась в фонтанчик.
Сквозь пелену он видел Брандау у своего рюкзака. Брандау расстегнул застежки пластикового футляра и рылся в хлопчатобумажных платках, пока не отыскал «жучок».
Так вот в чем дело. А он и не заметил. Да и подумать бы такое не посмел про священника.
— Все взять: рюкзак, ключ от отеля, самого ублюдка тоже!
Крис понял. То был вовсе не сон.
Это происходило на самом деле.
Глава 26
Монсеньор Тиццани неуверенно вошел в кабинет. Папа в своем кресле с высокой спинкой за огромным письменным столом совсем терялся. Тиццани остановился и устремил взгляд на узор светлых обоев за спиной у папы.
Он ждал, когда папа пригласит его приблизиться к столу. Тиццани сел напротив и ненадолго задержал взгляд на склянке с обломочком кости святого Петра. Может быть, символическое присутствие первого апостола придало ему сил, в которых так нуждался его истомленный дух.
— Монсеньор, у вас усталый вид.
— То особое задание, которое Ваше Святейшество препоручило мне, изнуряюще сказывается на нервах. — Тиццани слегка нагнул голову жестом смирения перед святым отцом.
— Мой секретарь сказал мне, что вы его очень торопили. Время не терпит? — Папа опустил глаза, читая текст, лежавший перед ним на столе.
— Я ведь должен обо всем докладывать без промедления… Генри Марвин звонил сегодня утром.
Папа задумчиво поднял голову.
— Марвин снова ходатайствует об ответе — в положительном смысле. Приближается его избрание префектом
— Якобы он готов передать доказательства Вашему Святейшеству — чтобы Священное Писание было в безопасности. И он говорит, будто он уверен, что…
— …В порядке взаимной услуги за что? — Глаза папы озабоченно глядели на Тиццани.
— Его просьба по-прежнему — равноправие с «Опус Деи». Он ожидает срочно хотя бы неформального согласия Вашего Святейшества…
— Он просто не хочет понять, что церковь и наука нашли консенсус, который позволяет жить обеим. Он нарушает компромисс, найденный с таким трудом. И даже некоторые епископы в последнее время склонны поддержать его кампанию. Только если он все же… — Папа осекся, встал и беспокойно стал ходить взад и вперед. — Где он?
«С каких это пор папа стал бить кулаком по ладони?» — подумал Тиццани и смущенно потупил взор.
— В Фонтенбло. Вы знаете, там их европейская резиденция…
— …Оттуда он хочет развернуть кампанию по пропаганде своих идей — в ущерб Святой Матери- Церкви. О чем он говорил? Какие у него доказательства?
— Шумерские глиняные таблички. Еретические тексты, которые можно истолковать превратно. — Тиццани ошеломленно отметил, что папа не сразу отреагировал четким отказом.
— Больше ничего?
— Что имеет в виду Ваше Святейшество?
— Не говорил ли он о других доказательствах или предметах?
— Вы заставляете меня бояться. Нет, он говорил о шумерских табличках именно того содержания, копию которого он нам уже передавал.
Бенедикт остановился, потом отмахнулся и снова принялся ходить. Он вспомнил о последних днях, наполненных сомнениями. Он поставил не на ту лошадь, отклонив предложение Марвина только потому, что другой прохиндей за те же самые древности потребовал всего лишь денег. Но товар тот прохиндей так и не предоставил. Теперь было понятно почему.
Не было ли это Господним испытанием? Не был ли Марвин заложником Бога?
Папа выпрямился. Он не имел права сомневаться в путях Господа, даже если он их и не понимал.
— Монсеньор Тиццани, у меня есть другие обязанности… и хоть я этого и не одобряю, поезжайте к Марвину, взгляните на его доказательства.
— Он получит то, о чем ходатайствует? — Тиццани был еще очень далек от того, чтобы понять перемену позиции святого отца.
— Поезжайте скорее. И так, чтобы это не привлекло внимания.
— Я могу воспользоваться личным самолетом одного бизнесмена, который нам уже неоднократно помогал.
— Обратите внимание… — Папа стиснул руки, беспокойно пошел в дальний угол, потом повернулся к Тиццани и проникновенно посмотрел ему в глаза: — Обратите внимание на кости, монсеньор! Обратите внимание, нет ли среди этих древностей костей!
Папа дождался, когда монсеньор уйдет. Потом посмотрел на часы. Владыкам приходится править неотлучно, и нет у них ни отдыха, ни выходного. Он взял телефонную трубку.
Понадобилось целых полчаса, чтобы была установлена связь с его собеседником.
— Ах, дорогой президент, да, я очень хорошо помню. Ваши поздравления и бесценные пожелания к моему вступлению в должность… моя просьба, да… необычное время… и обстоятельства — я знаю. Я хотел бы посетить Сен-Бенуа-сюр-Луар. Да, верно. Вы очень хорошо ориентируетесь. Крипта базилики — мы хорошо понимаем друг друга. Верно. Мощи святого Бенедикта. Нет, не официальный визит. Совершенно неофициально, вот именно.
После разговора папа подошел к маленькому алтарю у боковой стены. Шкатулка, украшенная сусальным золотом, в целости и сохранности стояла под простым деревянным крестом.
Он открыл ее и кончиками пальцев погладил крест, лежавший внутри. То был маленький крест из простого, но древнего дерева, якобы вырезанный в Монтекассино в те времена, когда святой Бенедикт был еще жив.
Он вынул крест и положил его на алтарь. Потом поднял дно шкатулки и вынул оттуда вкладыш, обитый бархатом. В нем по-прежнему лежали маленькая глиняная табличка с вдавленными значками и
