живые клетки печени, они там размножаются и таким образом воссоздают жизненно важные функции. Клетки печени берут из донорских органов, которые не подошли для трансплантации. Большое преимущество метода в том, что одним донорским органом могут воспользоваться несколько пациентов.
— И я должен вам верить? — спросил Крис.
— Не нужно объяснять вам, что мы следим за тем, что делают другие ученые. Однако поскольку это связано с большими деньгами, каждый, естественно, держит свои результаты под замком до тех пор, пока не будет в них вполне уверен и не запатентует их. Но в этом методе, по крайней мере, есть реальный прогресс. Несколько кандидатов на смерть, среди которых женщина со смертельным отравлением грибами, были спасены.
Крис долго молчал.
— Вы уверены в том, что говорите?
— Я говорю, что есть надежда, поскольку наука не стоит на месте и делает открытия.
— И Маттиасу это поможет?
— Заранее я не могу сказать. Я знаю не все детали.
— Что? — Крис с трудом выбирался из пучины мыслей. — Ах, да. Что я задумал? Я хочу кое с кем встретиться. И эту встречу надо подготовить. Все, с чем мы сейчас столкнулись, лишь маленькое действие в одном большом спектакле. Я хочу узнать, на чем стоит весь этот театр!
— Этого вам никто сказать не сможет.
— Вы ошибаетесь.
— Кто же может это знать?
Крис вспомнил Фонтенбло, свой разговор с Понти и вопросы Марвина.
— Папа римский.
Глава 41
Папа нервно бил по губам костяшками пальцев. Здесь, в исследовательском центре фармаконцерна, как сказал Марвин, он найдет то, за чем охотится.
Однако стойло оказалось пусто. Несмотря на вертолет, они опоздали. Кальви доложил ему о двух трупах и посоветовал немедленно скрыться.
Но несколько минут назад у входа жандармерия высадила одного монаха. Неужто брат Иероним? Да может ли такое быть?
За несколько часов до этого монах был увезен отсюда и, связанный, брошен на обочине дороги в Ниццу. Какой-то испанский турист обнаружил его во время короткого привала. Священник был явно поврежден умом и все твердил, что его папа — в Риме. Его доставили в ближайший полицейский участок.
Там он тоже нес ахинею про странные события в Софии-Антиполис, в клинике
Только уважение к сану священника заставило полицейских передать сообщение по инстанциям, и оно дошло и до французской службы сопровождения. Об этом информировали Кальви, тот поговорил с монахом по телефону и распорядился, чтобы его привезли.
Открылась дверь — и опасения папы подтвердились.
Брат Иероним упал на колени.
— Святой отец, я сделал все, что было в моих силах. Я пытался позвонить Вашему Святейшеству, но Рим не принимал меня всерьез. Слава Богу, что вы все-таки приехали. Я слишком ничтожен для такого испытания.
Папа взял монаха за плечи и поставил его на ноги.
— Сядьте.
Они сели к столу, и Иероним отметил про себя, что папа выбрал тот же стул, на котором сидел Хэнк Торнтен.
— Расскажите мне все по порядку! — сказал папа и зарылся лицом в ладони.
Иероним говорил, запинаясь, то и дело путаясь в деталях, и виновато опустил голову, когда закончил.
— И что, ошибки быть не может?
Иероним отрицательно помотал головой:
— Я пытался уклониться от этого испытания.
— Бог правит нашими путями, не мы, — ответил папа. — Помните, что я сказал, когда вы попросили об освобождении от ваших обязанностей? Это было, когда Марвин объявился в Ватикане в первый раз и сообщил о табличках. Мы оба знали, что настало время испытаний. Как вы могли предположить, что своим удалением в монастырь сможете избежать Божьей воли? Табличку в археологическом архиве нашли вы. Бог избрал вас. Примите же, наконец, это испытание — как принял его я!
— Оно мне не по силам! Я пытался переложить решение на другого, — Иероним опустил голову.
— Это ни к чему. Брат Иероним! Это бремя Господь взвалил на меня. Время близится. Я это чувствую. — Папа устало провел ладонями по лицу. — Но скажите мне, это действительно…
Иероним, дрожа, кивнул:
— Я это видел. Они испытали это на мышах.
— Значит, Марвин сказал правду.
Иероним удивленно поднял глаза.
— Да, да, он тоже здесь. Господь использовал его, чтобы показать мне дорогу сюда.
— Но Господь нас, кажется, оставил! Они сбежали со всем этим!
— Вы слишком мало полагаетесь на Бога! — прошипел папа. — Это еще не конец. — Он вдруг снова почувствовал странную пустоту в голове. — Если бы мы могли их догнать…
Иероним нерешительно смотрел на папу. Потом ему вдруг пришла мысль.
Но папа больше ничего не слышал, с такой силой его охватило видение.
Началось как всегда — и тем не менее на сей раз было по-другому.
Вначале он увидел пастуший посох. Уже епископский, но опять без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного витого рога.
Посох был прямой, из гладкого металла, с серебристым блеском.
Если поставить его на землю, человеку среднего роста он доставал бы до лба. Внизу он переходил в железный наконечник.
Частью палки на верхнем конце был искусно вырезанный крест, изображающий распятого Христа.
Затем он увидел человека, который держал эту палку в руке.
На голове у того была светлая шапочка из муарового шелка, одет он был в белую сутану с тридцатью тремя пуговицами и крестом на груди, обут в красные кожаные башмаки, какие носили еще римские цезари.
Румяный и приветливый, седой, как лунь. Мужчине было далеко за семьдесят. На правом указательном пальце он носил золотое кольцо рыбака с образом святого Петра, основателя церкви, и монограммой Бенедикта.
То был он сам.
Картина расширилась, и он увидел стадо овец. Как всегда.
Животные не жались друг к другу, а паслись кто где, разбредясь по холмам, а то и отбившись от стада.
