Тим — парень популярный.
Блейк накинул на плечи пиджак, поздоровался с Кейт и этой горячей штучкой — ее подружкой — и растворился в толпе. Тим уже почти было поднялся, чтобы попросить Кейт представить его сексуальной
Зо Миллер, но над ним навис импресарио и предложил девочку на ночь. Тим привычно вообразил себе ее: обтягивающее красное платье, поперек невероятно идеальных по форме и размеру грудей обмотана лента со словами «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ДЛЯ ВИП- ПЕРСОН». Что ж, он уже достаточно набрался для того, чтобы притвориться, что верит, что нравится ей по-настоящему. Однако неожиданно он ответил:
— Нет, спасибо.
— Да я просто пытаюсь помочь братку, — сказал промоутер, хлопнув Тима по спине.
Тим не мог не отказаться от такой «помощи», так как промоутер однажды может попасться на чем-то особенно поганом (например, на продаже оксиконти- на детям) и заставить Тима не писать об этом, припомнив ему эту свою услугу. Более того, проснуться утром в одной постели с подобной девицей будет хуже, чем похмельные мучения.
Так что придется ему в этот вечер возвращаться домой одному, даже, несмотря на то, что ему осточертело и спать в одиночестве, и делить постель с женщинами, которые и не взглянули бы на него, будь он обычным репортером.
Несколько часов спустя Тим, очнувшись, оглянулся вокруг и понял, что, кроме него и двоих парней, один из которых подметал пол, а другой собирал бутылки в мусорный пакет, в клубе никого не осталось. Кейт и ее горячая подружка давно ушли, а он с ними даже не поздоровался, не предложил выпить. Музыка продолжала сотрясать стены так, словно ниже этажом проносились поезда метро.
Он выбрался из здания и, пока ловил такси, порадовался, что не забыл взять солнечные очки.
— Мне прямо в ад, — приказал он водителю.
Услышав это, таксист повернулся и посмотрел на
Тима так, словно тот только что зарезал кого-то прямо у него на глазах.
— Успокойся, приятель. Мне в Адскую Кухню[3].
Тим никак не мог запомнить, который из ключей на связке подходит к двери его квартиры, расположенной в многоквартирном доме на Западной Тридцать шестой улице. Надо было купить цветные пластиковые футляры для ключей, чтобы не копаться перед дверью всякий раз, когда каждую ночь он приходит домой пьяным. Хотя, наверное, правильнее сказать — каждое утро. Он возвращается по утрам, когда толпа женщин в кроссовках, несущих туфли на высоком каблуке в пакетах, и мужчин в серых костюмах спешит мимо него, растекается по улицам, а влажный асфальт отражает солнечные лучи, свет которых режет Тиму глаза. «Они текут в ад», — думал, щурясь, он.
Лето — наихудшее время года для одинокого человека. За последние два месяца единственным развлечением Тима были поездки в гости в Хэпмтонс, а это даже хуже, чем просидеть все выходные в своей квартире. Особенно потому, что там приходилось общаться с промоутерами и издателями — людьми, ожидающими, что в обмен на кров, море выпивки и девятнадцатилетних девочек в бикини мизерного размера им достанется положительная рецензия.
Зато он отличался от этих людей, что бредут по утрам в офисы на работу, он не один из множества шурупчиков в движущейся махине Манхэттена. Он не сидел в кабинете с белыми стенами и без окон, не пил продающийся на улице кофе, его день не сопровождался саундтреком «тик-так-тик-так», доносящемся из больших казенных часов, висящих на стене. Обратный отсчет в никуда. А сегодня среда. Поспит он в выходные. Только дилетанты развлекаются в выходные по ночам, а Тим никогда дилетантом не был.
«По крайней мере, я — не они», — вновь и вновь думал он, а его голова раскалывалась так, словно в нее залили расплавленный металл. Он всю ночь работал, и доказательством тому служат мятые, исписанные его рукой салфетки, засунутые в задний карман джинсов. Что-нибудь интересное на них должно-таки быть записано, главное — разобрать собственный почерк. Ему станет легче после сна, душа, бритья и пары сигарет. Затем он пройдет десять кварталов до своего рабочего стола в кабинете на двадцать втором этаже массивной монолитной высотки, в которой обретаются «Нью-Йорк трибьюн» и «Колонка А». Этаж редакции снаружи опоясывает лента электронного информационного табло, по которому весь день бегут красные буквы новостей «Колонки А». Табло подстегивает всех в редакции выискивать значимые новости, причем делать это быстрее и лучше, чем те, кто делает то же самое для красного табло «Эн-би-си» на Рокфеллер-центре или синего табло «Си-эн-эн» на здании «Тайм Уорнер» — всего в нескольких кварталах отсюда. Редакция «Трибьюн» может быть горда тем, что новости ее издания чаще других попадают на все городские бегущие новостные дорожки. Может, эти сведения и не всегда достоверны, зато их всегда читают.
Пузатые новостные редакторы, толстые пальцы которых воняют сигарным дымом, беспрестанно облаивают «Колонку А», требуя размещать на ее страницах фотографии лощеных старлеток. Секс во все времена пользовался спросом.
«Колонка А» — городской, а может, и национальный центр светских сплетен. Да ладно, чего там скромничать, раз уж Манхэттен — центр медийной вселенной, тогда «Колонка А» — лучшая в мире газета слухов. И Тим в ее редакции — второй человек после Чарли Роджерса, который занимает свое место уже почти двадцать лет и к сорока девяти годам почти созрел, чтобы присоединиться к списку динозавров, считающих, что Фрэнк Синатра и Элизабет Тейлор все еще заслуживают внимания прессы. Такой расклад вполне устраивал Тима, который мог самостоятельно выбирать себе темы статей. Кроме того, если ты у руля — тебе и разбираться с адвокатами и их претензиями. Именно тебе в таком случае придется заниматься неотложными делами в четыре часа дня пятницы, когда все нормальные люди смылись с вонючих городских улиц на потные пляжи.
По крайней мере, именно это Тим говорил всем, кто спрашивал, что он думает о своей работе, но правда-то состояла в том, что порой ему хотелось, чтобы с Чарли случилось несчастье, чтобы ему пришлось оставить руководство колонкой, и тут Тим бы всех спас — показал бы миру, что как руководитель он незаменим. Ну, пусть Чарли заболеет болезнью Лайма[4] или сломает копчик. Пусть с ним случится нечто не слишком серьезное, но требующее продолжительного лечения.
В рассеянном свете раннего утра скрипучая лестница, ведущая к квартире Тима, показалась ему грязнее, чем была вчера. Повсюду валялись сигаретные окурки, пустые пивные банки, из мусорного мешка по лестнице стекала тонкая струйка жидкости. Может, это даже его мешок. Тим задумался, не найдется ли компания по уборке помещений, которую он смог бы убедить предоставить ему бесплатную уборщицу в обмен на то, что он назовет их в своей статье «службой уборки домов знаменитостей» или «горничными звезд». При зарплате шестьдесят пять тысяч долларов в год он не мог позволить себе нанять уборщицу, да и не считал справедливым тратиться на коммунальные услуги, исключая разве что квартплату.
Когда несколько лет назад он писал для придворной газеты империи супермаркетов, то зарабатывал гораздо больше, но подарков ему не дарили. Не находилось желающих говорить по телефону, никто не приглашал его на обед в заведения, где гамбургеры стоят по двадцать пять долларов. В те времена, чтобы попасть в номер Майкла Джексона в отеле «Плаза», ему пришлось дать взятку горничным. Тогда ему удалось пронюхать, что Перчаточник (кличку Тим придумал сам специально для статьи) засорил унитаз вырванными из журнала страницами. Журнал был, скорее всего, порнографическим. Хорошая получилась статья.
Да, неплохие были времена, но сегодня-то расклад получше. Бесплатные номера в отелях, бесплатная выпивка, бесплатная еда, бесплатная одежда, бесплатное все, чего душа пожелает. «Да вы знаете, кто я?» — это теперь работает железно, да так, что мерилендские друзья нынче хвастаются, что учились с ним в школе.
Наконец Тим отпер дверь квартиры. Едва войдя, он споткнулся о лежавшие на полу кучи грязного белья и кипы старых газет. Нет, служба уборки или уборщица, которые готовы работать по бартеру, за рекламу, просто не могут не существовать.
Тим перебрал корреспонденцию. Счета. Они периодичны, как журналы: только, кажется, оплатил все за этот месяц, как прибыла новая пачка и надо все начинать сначала. Тим снял футболку, джинсы и бросил в кучу белья, где они, пахнущие сигаретным дымом и в пятнах от пролитых напитков, пролежат еще, как минимум, неделю, пока он не отнесет их в ближайшую прачечную. Ему тридцать один год от роду, а он не научился даже гладить рубашки и потому сдает их в расположенную неподалеку химчистку — «химчистку
