— прием, устроенный Карлу и фавориту в Лондоне. Лод, будущий архиепископ Кентерберийский, писал, что это произошло «with the greatest expression of joy by all sorts of people, that ever I saw».[38] Лучше война на море, чем призрак возврата к позорной памяти Марии Кровавой.
Именно тогда, в сущности, начался длительный период английского уничижения. В ходе войны против Испании, которая безрезультатно тянулась пять лет, Англия парадоксальным образом получила от корсаров Дюнкерка удар, который не могла вынести, а Испания невольно способствовала победе голландского конкурента. Еще более противоречива французская война: она аннулировала незначительную выгоду от французского брака и парадоксальным образом сделала Англию сторонницей находившейся при последнем издыхании Ла-Рошели. Легкий мир с Францией в 1629 году, более трудный — с Испанией в Мадриде 5 ноября 1630 года.
С этой капитуляции, церемонной и непростительной в глазах общественного мнения протестантской Англии, началось долгое десятилетие эгоистичного правления Карла I. Англию, как и всю Европу, только, быть может, не столь глубоко поразила долгая депрессия. Удержать Англию в стороне от континентальной войны можно было проведением крупных внутренних перемен. Это предполагало выведение из игры парламента, а стало быть, меньшее фискальное давление. Несмотря на
Англия знала, чем владеет, — и не была этим удовлетворена, поскольку англокатолицизм Лода превысил меру того, что лондонская буржуазия и деревенские джентри склонны были принять, — но Англия еще лучше знала, от чего она отказалась. Она отказалась извлечь выгоду и на море и на континенте от упадка и затем краха Испании. Мадридский договор ничего не говорил о Пфальце. Он давал зеленый свет католической реконкисте Германии. Он предоставлял другим противодействовать опасности: как ни странно, Франции и Швеции. Было ли это знаком, что «тирания» поколебалась после десяти лет неудачной конъюнктуры 30-х годов и внешней политики? Пока до 1637 года преобладало испанское оружие, мирный выбор Карла I мог оправдываться как выбор меньшего зла. Но как только фортуна отвернулась, изменилась и английская позиция, усугубив сожаление об упущенных возможностях целыми структурами недовольства. Сожаление об упущенных возможностях существовало на уровне крупной деловой буржуазии, благосклонной к тирании, мощные структуры недовольства — на уровне обедневшего деревенского джентри. Отречение от нового «Prayer Book» в Шотландии датируется 1637 годом. Сопротивление шло от периферии. Превратности первой «войны епископов» (процессы, направленные на подчинение Шотландии), совместное и не вполне однородное восстание Хайленда и Лоуленда — сочетание восстания «босоногих» и «религиозной войны» — вывели Англию из парадоксальной изоляции в залитую огнем и кровью европейскую среду. Таким образом, задев финансовое равновесие, процесс, начатый непримиримым парламентским протестом, погрузил Британские острова в хаос гражданской войны.
Обвинены были главные творцы проклятого режима: Страффорд 12 мая 1641 года поплатился жизнью за свою давнюю измену делу парламентаризма — лидер англокатолической реакции Лод в момент предестинарианских утверждений на континенте попытался вернуть XVI век. Англокатолицизм Лода был эразмианским, современным Джону Колету и Томасу Мору. Такой анахронизм был преступлением. Просвещенная тирания королевского окружения спровоцировала диссидентство старинных шотландских кланов; слепая тирания ретроградного деревенского джентри, господствовавшего в парламенте, и суровая конъюнктура 1640–1641 годов способствовали вспышке восстания в Ирландии (1641). Великая Ремонстрация (осень 1641 года) сделала короля ответственным за движение, сопоставимое с восстанием «босоногих» и волнениями в Каталонии. С 4 по 10 января 1642 года король теряет контроль в Лондоне. Кавалеры против круглоголовых, противостояние было повсеместным. Долго вызревавшая, запоздавшая на 20 лет по сравнению с лихорадкой континентальных гражданских войн, английская война оказалась не менее ожесточенной.
Противоречия религиозные, самые очевидные, противоречия социальные, наиболее спорные противоречия региональные. В целом можно утверждать, что социальный престиж и численный перевес оказались на стороне кавалеров. Этим объясняются успехи короля в первые месяцы, вплоть до выхода на авансцену армии Кромвеля. Разоренный класс, все мелкое сельское дворянство компенсировало свой социальный крах переходом к пуританскому радикализму. Это были люди, которым нечего было терять, а не то чтобы они хотели стяжать все, как полагает вслед за Тауни традиционная историография. Первоначально индепенденты придерживались в высшей степени мирской веры, для них святой опыт американской плантации соответствовал янсенистскому уединению. Вплоть до того дня, когда воистину исключительное стечение обстоятельств предоставило этому меньшинству (от силы 1,5–2 %) руководство государством. Индепендентский радикализм объединил и возглавил англиканский традиционный кальвинистский пуританизм,
Разгром кавалеров открыл путь беспощадной диалектике всякой революции: крайняя поляризация вплоть до точки разрыва. Армия против парламента, победа индепендентского меньшинства, казнь короля (9 февраля 1649 года), диктатура индепендентов за ширмой
Период псевдовозвращения Англии на арену международной политики. Навигационный акт (9 октября 1651 года), который резервировал морскую торговлю в английских портах за английскими судами или судами страны — производительницы товара, был составной частью этого. Что из него должно было последовать? Примененный со всей строгостью, он разрушил бы британскую внешнюю торговлю.
Но в конечном счете армия и Кромвель восстановили связь с протестантской политикой Елизаветы.
Английская интервенция во Фландрии, безусловно, была решительной. Но запоздалой и ограниченной. Она последовала за крупной колониальной операцией, которая началась в море в декабре 1654 года и завершилась в 1655 году завоеванием Ямайки, не достигнув своей цели — отрезать и занять перешеек. Операции Блейка зимой 1656–1657 годов против испанского побережья и имперских коммуникаций в Атлантике были точными и эффективными. Своевременная английская поддержка в момент битвы при Дюнах (июнь 1658 года) была оплачена уступкой Дюнкерка в память о Кале. Внешняя политика Кромвеля также была политикой архаичной, построенной на реминисценциях: Дрейк и Столетняя война. Стоит ли заключать в те же самые скобки первую англо-голландскую войну (1652–1654)? Сомнительно. В обоих случаях мотив один — непосредственный интерес, лишенный всякого идеологического контекста.
Оранжистские Соединенные провинции — партия фамилии Оранских была связана с элементами твердо предестинарист-скими; во внешнем плане ее политика соединяла антииспанские настроения с игрой протестантских альянсов, — были, по соображениям сентиментальным и династическим, простюартовскими, недоверчивыми к индепендентскому пуританизму. Парадоксально, но это была Голландия мирная, скептичная и республиканская, которая получила в наследство горький плод английской войны. Из суровой войны (1652–1654) главную выгоду извлекла католическая Португалия. Кромвель косвенно нанес последний удар голландской Бразилии, уничтожив ее 26 января 1654 года. Было ли это служением интересам протестантских держав или погоней за добычей?
Политика Кромвеля, более активная, чем политика «тирании», была столь же последовательной, как и политика Стюартов. На ее счету единственный крупный факт — глубокое завоевание Ирландии. Эпоха
