Цивилизация классической Европы

перерыва начались распашки XVIII века, — incult занимал 30 % территории в Жукю, равно как и в Фюво; в Нане в 1770 году 53 %. В 1774 году только 50 % территории использовалось в Бо.»

Но Прованс — это еще Средиземноморье. В таком случае поднимемся дальше на север. Вот мы в Верхней Бургундии конца XVII века с Пьером де Сен-Жакобом: «Нам лучше предоставить современникам говорить о своей земле. Над плато и равниной возвышается Морван. Чтобы обозначить склон горы, начинающийся темным лесом в нижней части окрестного края, говорят morvange. О земле говорят, что она тоже morvan. Для этих не впитывающих почв влажность — помеха. Везде только moulles, molans, moloises, meloises, которые обозначают заболоченные, заросшие дроком низины. На землях немного посуше расстилаются вересковые заросли и грибные места». Эка невидаль, скажете вы, Морван. Оставим в таком случае Морван ради периферийной низины: Оссуа, например. «С одной стороны густой лес, с другой — земля без единого дерева». Но здесь врагом является трава. Трава, ибо, чтобы питаться, надо растить bled, пшеницу, консо или рожь, а трава, захватывая пар, нарушает севооборот и мешает земле отдыхать. Плохо дренированный Оссуа, еще того хуже, лежит под водой со дня святого Мартена[84] до апреля. «Скотину почти совсем не выгоняют, кроме как на водопой, поскольку дороги в это время очень плохи», — сетует текст XVIII века. Оставим низину ради Верхнего Оссуа. Но на возвышенностях простираются пары. «После того как такого рода земли давали урожай в течение пяти- шести лет, приходится дать им отдохнуть по меньшей мере столько же, чтобы они могли дать новый урожай». Вот что следует отметить о выжженных участках Оссуа, а не только о слывущих бедными землях Армориканского массива, Арденн, Рейнского Сланцевого массива. И дальше на восток — «горы». Крупный лесной массив, «издавна пронизанный многочисленными сельскохозяйственными островками». «Много леса, но мало чего рядом, мало земли.» Суровый край, с его глухими лесами, с его пустынными нивами, с его редкими и небезопасными дорогами, находится на отшибе. Склон оживляется иногда виноградником, но у «подножия» снова лес. Снова привычные сельскохозяйственные оазисы: «На всех этих просторах обрабатываемые участки создают просеки в лесном покрове». «Край полян, окруженных лесом: такую формулу использовал около 1760 года кюре, предоставивший Куртепе[85] сведения о деревнях Шамбейр, Сире, Ремийи. Сито же поместил в начале XVI века деревни Сен- Бернар и Сен-Николя в гущу лесной травы». Карта Мишеля Девеза в «Жизни французского леса XVI века» показывает масштабы лесного покрова в северной половине Франции XVI века. Эти площади, учитывая пары и залежи, следовало бы, самое малое, утроить. Не говоря о болотах. Одна из крупных проблем после проблемы классической границы распространения оливкового дерева, становящаяся все более драматичной по мере продвижения на север, — это проблема стока вод со своим неизбежным следствием — малярией. Огромные предательские, почти безлюдные торфяники на северо-западе Англии, в Шотландии, в Ирландии, в шести неголландских провинциях Соединенных провинций, в северной Германии, на скандинавской окраине и на рубеже Литвы и Московии были в те времена в три-четыре раза более обширными, нежели сегодня. Но возможно, болотистые пространства были еще более внушительными там, где их совсем не ждали. Один пример из пятидесяти возможных — расположенный на стыке Нормандии и Пикардии, ухоженный ныне, как английский сад, край, именуемый Бре, с его образцовым молочным хозяйством. Вот каков он был в XVII веке в описании Пьера Губера: «Эти болотистые края, с их зыбучей торфяной почвой, странными растениями, невидимой фауной, стойкими и нездоровыми испарениями, потрясающи: маленькие болота Бре, большие болота Ба-Терена, Бресле, Клермона. Эти волчьи края гораздо страшнее лесов и рощ, взобравшихся на горные карнизы и холмы.» Болото, mutatis mutandis, во всей несредиземноморской Европе — эквивалент провансальского incult. Даже если лес XVI–XVII веков был относительно более обитаем, чем наш, и образован менее густой растительностью, он занимал часть почти пустынного пространства, которое включалось в ткань относительно прерывисто населенных территорий.

* * *

Рассмотрим некоторые цифры, чтобы обрисовать эту прерывистость. Произвольный характер показателей плотности известен нам заранее. Плотность человеческого присутствия надо рассчитывать не в масштабе национальных рамок, которые, за исключением Франции и Англии, переживали еще этап становления, а на уровне небольших краев и приходов. Мы не располагаем непосредственным статистическим материалом, который позволял бы нам претендовать на тщательную картографию этого человеческого присутствия. Самое большее, что мы имеем в достатке, — это хорошие монографии, обеспечивающие почти повсеместно репрезентативные образцы. Чтобы охватить все, что есть в наличии, потребовалась бы толстая книга. Мы ограничимся крупными рамками государств, сознавая, что эти рамки закрывают часть реальности, которую мы хотим уловить. Приблизительного материала, который мы приводим, будет достаточно, чтобы доказать то, что статистические данные позволили бы установить лучше.

Италия оставалась самой плотной по населению в Европе XVII века. Это место будет у нее отнято лишь в 1830 году Англией. В конце XVI века 44 чел. на кв. км, по данным Юлиуса Белоха, — наибольшая городская плотность в Европе и мире, которая будет несколько ниже с включением сельской местности и без учета безлюдных гор. Около 1650 года, после сокращения численности на 1 млн. 700 тыс. жителей, итальянская плотность населения вернулась к показателю 38 чел. на кв. км. В конце века она превысила 45 чел. на кв. км, что чуть выше плотности последних лет XVI века. Ее рост в XVIII веке, едва превышая французские темпы, был слабым, ниже среднеевропейского. Итальянская плотность населения возрастает (по данным того же Белоха): 15 млн. 484 тыс. жителей в середине XVIII века, 51 чел. на кв. км; 60 чел. на кв. км в 1800 году (18 млн. 91 тыс. жителей). Средняя цифра, само собой разумеется, не показывает огромных различий. Италия имела свои пустоты (Понтийские болота, Абруцци), столь же безлюдные, но менее обширные, чем в Испании. И наоборот, более плотные, чем где-либо в Европе, скопления населения: когда средняя цифра в начале XVII и даже в начале XVIII века была 44 чел. на кв. км, «плотность населения Неаполитанского королевства составляла 57, а в Кампании, вокруг Везувия, она достигала даже 160 чел. на кв. км». Еще в 1600 году плотность Миланского герцогства была вместе с плотностью Нидерландов самой большой для малых территорий Европы: 1 млн. 328 тыс. жителей на 16 650 кв. км, т. е. 80 чел. на кв. км; Сицилия несколько отставала от Неаполя — 50 чел. на кв. км (1 млн. 250 тыс. душ, 25 730 кв. км). Показатель итальянской территории Светлейшей,[86] ныне Венецианская область, был 52 (1 млн. 800 тыс. жителей, 31 400 кв. км). В сильном контрасте с внешними владениями, небезопасно выдающимися в Восточное Средиземноморье, которое все сильнее контролируется греческим флотом на службе у Порты, Истрия, Далмация, Ионические острова, Крит — 420 тыс. жителей, 20 тыс. кв. км. Здесь мы приходим только к средней средиземноморской и европейской цифре: 20 чел. на кв. км. Периферийная же Сардиния — не более 12 чел. на кв. км и Корсика — 15 чел. на кв. км. Контрастирующая с Сицилией иберийская плотность. Гористая и болотистая Папская область в Лациуме, несмотря на Рим и его многочисленное не занятое в производстве население, тяготела к средней цифре: 43 чел. на кв. км без Феррары и Урбино, 44 — с ними. Пьемонт без Савойи тоже близок к средней — 40–41 чел. на кв. км; включая Савойю — несколько меньше, здесь средняя не столько итальянская, сколько французская: 36–37 чел. на кв. км. Флоренция и Сиена, пребывавшие в упадке, имели плотность не более 47 и 17 чел. на кв. км, для всего Тосканского великого герцогства 38 чел. на кв. км — уровень скорее французский, чем итальянский. Лигурия только благодаря городской плотности Генуи достигала 80 чел. на кв. км.

Сразу после Италии идет Франция. В конце XVI века она достигала плотности 34 чел. на кв. км, ее территория прирастала на всем протяжении XVII века, но аннексированные территории за исключением Фландрии: Франш-Конте, Эльзас, часть Лотарингии, Руссильон (менее 7 чел. на кв. км) — имели плотность ниже среднефранцузской. Этот фактор сочетался с тем фактом, что после 1630–1640 годов французское население вплоть до 1720 года чаще всего стагнировало, в отдельных случаях слегка прирастало, но чаще переживало спад; что было характерно, в частности, для десятилетий 1690–1700 и 1700–1710 годов, которые вместили два катастрофических кризиса 1693–1694 и 1709–1710 годов: нисколько не прирастая, плотность французского населения стагнировала. По-видимому, она снизилась с 34 до 32 чел. на кв. км, чтобы вновь возрасти до примерно 35 чел. на кв. км в середине XVIII века.

Нидерланды (испанские Нидерланды, Льеж и Соединенные провинции) при высокой французской