— О Морисе. Я вылетела ближайшим рейсом. Он — один из самых старых моих друзей. Тон сообщения был такой мрачный… словно Морис… — Она осеклась. — Меня не пустили в палату. Медсестра сказала, что его состояние могло быть и хуже… Джек… — Ее голос упал. — Он умирает?
— Кажется, нет.
— Ты его видел?
— Да. Недолго.
— Как он?
Джек заколебался. Морис Делани всегда оставался Морисом Делани. Как прежде, он волновался из-за слабого кинофильма и глупой женщины, только сейчас он делал это, лежа на больничной койке и дыша кислородом.
— Настроение у него неплохое, — сказал Джек. Это приблизительно соответствовало истине. — Он заявил, что не боится смерти.
— Бедный Морис. Думаешь, завтра тебя к нему пустят?
— Думаю, да.
— Ты скажешь ему, что я здесь?
— Да.
— Скажешь, что я не уеду, пока он не начнет поправляться? Что я хочу увидеть его?
— Да.
— Твой голос звучит так нетерпеливо, Джек, — упрекнула его Карлотта.
— Мне надо дозвониться до Парижа.
— А потом ты спустишься сюда? Только на минуту… мне ужасно любопытно взглянуть на тебя. — Она засмеялась.
— Извини, Карлотта. В другой раз.
— Джек, ты ответишь мне на один вопрос?
— Какой?
— Ты меня ненавидишь?
Джек вздохнул. После общения с Кларой и Барзелли немудрено возненавидеть всех женщин, подумал он.
— Нет, — устало ответил Джек — Я не испытываю к тебе ненависти, Карлотта. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — отозвалась она.
Опустив трубку, он остался сидеть в пальто у стола, склонившись над аппаратом и глядя на него. Только Карлотты здесь не хватало.
Телефон зазвонил снова. После третьего звонка Джек снял трубку. Париж вызывал мистера Джона Эндрюса. Он услышал голос жены на фоне музыки и других голосов.
— Джек, Джек, ты меня слышишь? — Далекий, неясный голос Элен заглушался ритмичным звуком, напоминавшим гитарный. — С тобой все в порядке, Джек? Я прочитала о том, что случилось, в утренних газетах — какое несчастье! — и весь день пыталась дозвониться до тебя. Ты меня слышишь, Джек?
— Плохо. — Что-то в ее словах удивило Джека, но усталость мешала ему понять, что именно. — Что там за шум?
— Я у «Берты и Вивиана», — пояснила Элен. — Тут цыганка из России. Она поет и играет на балалайке. Ты меня слышишь?
— Сейчас лучше. — Джека почему-то возмутило то, что для разговора с ним она выбрала такое место. Балалайка и пение заглушали ее голос.
— Я весь день волновалась, cheri. Представляю, как это подействовало на тебя.
Вряд ли ты волновалась слишком сильно, едва не сказал Джек, если в половине второго ночи находишься в ресторане. Затем он устыдился своих мыслей. Вправе ли он требовать от Элен сострадания к Морису? Она ни разу не видела его и не была обязана скорбеть возле телефонного аппарата по случаю его болезни. Шум усилился, и Джек совсем перестал понимать, что говорит Элен. Но он слышал звучащие в ее торопливом голосе любовь и тревогу. Впервые за этот долгий день кто-то хотел помочь ему, а не просил о чем-то. В дверь постучали. Джек крикнул: «Войдите». Официант принес пиво и сыр.
— Кто это? — спросила Элен.
На мгновение все помехи исчезли, пение и другие голоса стихли, голос Элен прозвучал так, будто она говорила из соседней комнаты.
— Официант принес хлеб и сыр. Я не ел с утра. — Он жестом предложил официанту поставить поднос на стол рядом с телефоном.
— О, Джек, именно этого я и боялась. Ты совсем не заботишься о себе. Хочешь, я прилечу к тебе завтра утром?
Он задумался, глядя на официанта, который открывал бутылку пива. Порывшись в кармане, Джек положил на поднос двести лир. Официант поблагодарил его церемонным поклоном.
— Джек, ты меня слышишь?
— Да, слышу, — ответил Джек.
— Ты бы обрадовался, если бы я приехала?
Внезапно Джеку пришло в голову, что Элен помогла бы ему избавиться от Карлотты, сыграла бы роль буфера между ним, Брезачем и Кларой, он смог бы обсудить с ней проблемы, связанные с предложением Холта; ее идея показалась ему весьма заманчивой.
— Ну, — начал он, — думаю…
В трубке раздался смех посетителей ресторана, громкое пение цыган, бренчание струн. Это уже чересчур, подумал раздраженный Джек. Если ей и впрямь так уж необходимо было позвонить, она могла отыскать более тихое место. Джек почему-то вспомнил, как Элен упрекнула его в том, что последние две недели перед отъездом он не спал с ней и с радостью покидал Париж. Вечные женские притязания, ловушки, требования. Музыка в трубке вывела его из себя. Джек почувствовал, что дрожит. Он не хотел видеть ее в этой комнате. Джек радовался тому, что их разделяет огромное расстояние. Всю любовь, на которую у него еще оставались силы, он сберегал для Делани. Джек почувствовал, что, если сейчас Элен станет настаивать, он может сказать, что не хочет больше никогда ее видеть.
— Что ты сказал, cheri? Тут такой шум.
— Ничего, — ответил он.
— Когда ты собираешься вернуться домой?
«Сейчас, — подумал Джек, — я взорвусь».
— Ситуация осложнилась. Возможно, я выберусь отсюда только через шесть недель.
— Через шесть недель?
— Я все объясню в письме.
— А как же Джо Моррисон? Твоя работа?
— Ему я тоже напишу.
— Он не разрешит тебе…
— Ему придется это сделать, — сказал Джек. — Послушай, этот разговор обойдется в целое состояние…
— Ничего не понимаю. Что с тобой случилось? Не клади трубку, — торопливо произнесла она, затем сказала в сторону: — Пожалуйста, мальчики, потише, я говорю с Римом, — и снова обратилась к мужу: — Джек, ты здоров? Ты говоришь нечто странное. Ты не пьян? Ты не можешь отсутствовать еще шесть недель.
И вдруг он осознал, что удивило его в начале их беседы.
— Элен, что ты прочитала в утренней газете? Сердечный приступ случился с Делани в одиннадцать часов…
— Делани? При чем тут Делани? Слышимость отвратительная…
— Элен, говори медленно и четко. Что ты прочитала в утренней газете?
— Вчера убили Жана-Батиста. В Алжире. Он нарвался на засаду. Ты не знал? Разве ты не читал утренних газет?
— Нет, — ответил Джек. — Послушай, сейчас я положу трубку. Позвоню тебе утром…
— Джек, — с отчаянием произнесла Элен, — еще минуту. Мне необходимо поговорить с тобой. Я не
