стенах висели три портрета хозяйки дома, написанные разными художниками. На одной из картин обнаженная актриса была изображена лежащей на красном ковре с закинутыми за голову руками.
В храме царил беспорядок, словно слугам тут недоплачивали или они распустились, однако все необходимые атрибуты культа были в наличии. Роль алтаря играл, несомненно, длинный белый диван, однако человек, лежавший на нем с бокалом на груди, не был сегодняшней жертвой. Завсегдатай храма, он не испытывал трепета перед священными предметами. Подлинная жертва, догадался Джек, лежала в затененной палате, вдыхая кислород через трубочку, зафиксированную на щеке пластырем.
Музыка смолкла. Тонарм проигрывателя медленно приподнялся, отошел в сторону и лег на стойку, диск остановился. Танцующие на мгновение замерли, их руки свободно свисали с плеч партнера. Актриса и молодой человек тихонько покачивались, казалось, силы оставили их, и они не могли оторваться друг от друга. Наконец Барзелли что-то сказала по-итальянски, ее кавалер рассмеялся и подошел к стеклянному столику с бутылками, стоявшему в углу гостиной и служившему баром. Барзелли резким движением руки откинула назад волосы и приблизилась к Джеку. Остановившись перед ним, она недоброжелательно улыбнулась, упершись рукой в бок, приняла позу, выдававшую ее крестьянское происхождение.
— Вы не пьете?
— Сейчас воздержусь, — ответил Джек.
— Я полагаю, вы прибыли, чтобы сообщить мне что-то о бедном Морисе. — Ее голос прозвучал враждебно, в нем слышалась неприязнь.
— Отчасти да.
— Допрыгался! — возмутилась она. — По воскресеньям у него нет под рукой актеров, чтобы помыкать ими, так он взялся за лошадей. — Барзелли бросила неприветливый взгляд на Джека, ожидая его ответа. — Вы не согласны?
— Я об этом не думал.
— Ну, — нетерпеливо произнесла Барзелли, — что у вас? Какую страшную тайную весть вы принесли?
Джек обвел взглядом гостиную. Мужчины смотрели на него без любопытства, но все же внимательно.
— Мы можем поговорить наедине? — сказал он.
— Если желаете. — Барзелли пожала плечами.
Повернувшись, актриса направилась к закрытой двери, расположенной около дальнего угла комнаты. Джек последовал за Барзелли. Она открыла дверь, и они прошли в обеденную залу, где стояли изящные позолоченные стулья из металла и стекла. Еще один портрет Барзелли, на сей раз в черном платье и черной шляпе, висел над сервантом. Причудливой формы стеклянная лампа заливала стол ярким белым светом. Джек закрыл за собой дверь. Барзелли села во главе стола, упершись в него локтями и опустив подбородок на кисти. Джек понял, что под блузкой у актрисы ничего нет, полные груди Барзелли, которым она в значительной мере была обязана своим успехом, просвечивали сквозь тонкую ткань.
— Садитесь. — Актриса указала на стул справа от себя.
Джек осторожно сел. Стул казался таким хрупким, что Джек испугался, не сломается ли он под ним.
— Итак, — сказала Барзелли, — что нужно несчастному Морису? Я ждала его к ленчу. Долго ждала. Пришла в ярость. К счастью, ко мне заглянули друзья…. — Нервным движением плеч она указала на комнату, которую они только что покинули. — Так что приготовленные блюда не пропали.
Они пьют с часу дня, подумал Джек, неудивительно, что у них такие глаза.
— Наконец в пять часов мне позвонил мистер Фогель, — рассерженным тоном продолжала Барзелли. — До этого никто не счел нужным сообщить исполнительнице главной роли о том, что режиссер при смерти. Подумаешь, экий пустячок.
— Извините. Я должен был сделать это.
— Что бы это изменило? — Барзелли пожала плечами. — Мистер Фогель сказал, что Морис выживет.
Барзелли легко и плавно протянула руку к стеклянной вазе, стоящей на столе, и взяла сушеную винную ягоду. Откусив от нее половину своими сильными ровными зубами, она принялась громко жевать.
— Что я должна сделать? — безразличным тоном спросила она. — Мы снимаем завтра?
— Приходите на студию в обычное время. Разве вас не предупредили?
— Мой дорогой, вы не знаете итальянской киноиндустрии. В ней царит хаос. Возможно, через три недели они придут в себя. Значит, завтра я должна быть на съемочной площадке?
— Да.
— И вы явились сюда, чтобы известить меня об этом? — Барзелли продолжала громко жевать. — Ради этого совершили длинное ночное путешествие?
— Нет, — произнес Джек. — Я…
— Кто будет заканчивать картину? Тачино? Предупреждаю вас, если он приблизится к камере, я немедленно уйду…
— Нет, не Тачино, — сказал Джек, удивленный и обрадованный тем, что неожиданно нашел союзника.
— Тогда кто же? — настороженно спросила Барзелли.
— Еще неизвестно.
Он решил, что сейчас, когда они находятся в доме актрисы, не стоит сообщать ей новость. Джек чувствовал, что ему понадобится чья-то помощь, чтобы совладать с Барзелли в дальнейшем, когда он возьмет дело в свои руки.
— Решение будет принято этой ночью.
— Надеюсь, оно окажется приемлемым для меня, — сказала актриса. — Передайте им это.
— Хорошо.
— Ну что? — произнесла актриса. — Что еще вы хотите мне сказать?
Джек набрал воздуха в легкие. Что он хотел ей сказать? «Я принес весть из глубин брака; помогите спасти моего друга, четырнадцать лет тонущего среди волн любви и ненависти; поймите тайну горьких всепроникающих уз, связующих мужчину и женщину, значительную часть своей жизни потративших на взаимное уничтожение, не дававших друг другу дышать среди коварной стихии, вырывавшихся на поверхность и тут же уходивших в пучину, всегда тесно связанных, приносивших боль и утешение друг другу». Что он мог сказать этой эффектной неуязвимой женщине с ослепительно белыми зубами, великолепной кожей, безукоризненной фигурой, идеальным здоровьем, коварной, самовлюбленной самке, окруженной смазливыми молодыми алкоголиками? Что он мог ей сказать? «Обретите в одночасье жалость, станьте человеком до наступления полночи, хоть одной маленькой слезинкой почтите страдания несчастного отчаявшегося безумца». Джек мог обратиться с подобным монологом ко всем мужчинам и женщинам, с которыми встретился в Риме, — к Брезачу, Максу, Веронике, к Холту и его жене, к Деспьеру и Тассети, с надеждой, что ему удастся затронуть какие-то струны в их душах. Но к Барзелли… Джек посмотрел на нее. Она подалась вперед, демонстрируя упругую округлость грудей, продолжая безмятежно жевать сушеную винную ягоду; она равнодушно глядела на него, готовая отвергнуть любую просьбу, ограничивающую ее свободу. Кому угодно, только не Барзелли, подумал он. Но что-то сказать он был должен. Делани, лежавший за белой дверью, имел право рассчитывать на то, что Джек что-то скажет ей… Хотя бы передаст Барзелли его пожелание, с точностью до буквы…
— Клара Делани, — без эмоций в голосе начал Джек, — отказывается навестить Мориса в больнице.
— Это хорошо. У него есть шанс умереть спокойно.
— Нет. Морис хочет ее видеть больше всего на свете.
— Он так сказал? — резким тоном спросила Барзелли.
— Да.
— Потрясающе. Эту высохшую старуху. — Актриса тряхнула головой, отказываясь верить Джеку. Затем пожала плечами. — Что ж, даже воинствующие атеисты на смертном одре зовут священника. Итак, синьора Делани не желает идти в больницу. Tragedia! Но я-то тут при чем?
