Клер. — Вот еще одна особенность нашего путешествия, того, как мы это делаем. Становишься студентом, изучающим характер нации.
— Я действительно вполне могу понять…
— Стамбул, Александрия, Каир, — мелодично декламировал Ролан.
— Они оказали нам такой потрясающий прием там, в Каире. Было все, только что розы нам не бросали. Хотя, конечно, их вкус к развлечениям стоит на довольно низком уровне, это нужно признать.
— Там ценят только танец живота, — мрачно пожаловался Ролан.
— Если у тебя нет за душой танца живота, пиши пропало. Велосипедист там может спокойно лечь и умереть.
— В Иерусалиме было чуть лучше, — продолжал Сен Клер. — Евреи любят велосипеды.
— Как ты можешь всю свою жизнь торчать на одном месте, никак не пойму? — неожиданно спросил Ролан.
— Мне прежде это и в голову не приходило, — ответил, размышляя теперь об этом, Лавджой. — Хотя теперь, может, я…
— Багдад, Калькутта, — напевал Ролан. — И мы еще собираемся как следует поработать в Японии. Какие давние узы дружбы связывают две наши страны… Вишневые деревца на улицах Вашингтона. Это будет еще одна сенсация. Ну-ка, выпей!
Он щедро разлил по чашкам «Джонни Уокера». Услыхав сырой, булькающий звук, Ласло посмотрел на них из своего угла, проведя языком по сухому рту. Потом он вернулся к своим занятиям с миссис Буханан.
— Где же мы будем спать? — спросил Сен Клер, вставая, потягиваясь и сладко зевая.
Лавджой тоже встал и повел гостей в другую комнату.
— Прошу простить, — сказал он, — но есть только две кровати. Ласло…
— Все отлично, не беспокойся, старичок, — сказал Ролан. — Он поспит с тобой в комнате на полу. Венгры обожают спать на полу.
— Вполне подходит, — сказал Сен Клер, сразу во весь рост развалившись на одной из кроватей.
— Обед готов, спасибо. — Евнух неслышно проскользнул в комнату и так же неслышно из нее выскользнул.
Сен Клер тут же вскочил.
— Боже мой, — воскликнул он, — обед!
Лавджой повел их в столовую. Каким-то образом на столе появилась третья бутылка виски. Когда они расселись за столом, в комнату незаметно, тихо вошел Ласло и устроился на дальнем конце стола.
— Превосходная американская кухня, — со счастливым видом говорил Ролан, разливая по чашкам виски. — Нет ей равной в мире.
Евнух принес бифштексы, за которые Лавджою пришлось выложить свое трехдневное жалованье.
— Завтра, старичок, — сказал Ролан, — давай закажем красного вина с мясом.
— Ах, эта Франция, — объяснил, вздыхая, Сен Клер, — она умеет развивать вкусы.
— Да, конечно, — согласился с ним Лавджой.
Ласло, сидя перед своей тарелкой с бифштексом, с занесенными над ней ножом и вилкой, предвкушал невиданное удовольствие. Впервые в его глазах промелькнул возбуженный блеск настоящей жизни. Губы его живо двигались, а рот ждал, когда в нем появятся кусочки восхитительного, редкого в его меню, мяса с кровью.
— Ласло, — сказал Сен Клер, втягивая наморщенным носом воздух и недовольно кривясь от резкого неприятного запаха.
— Слушаю вас, джентльмены. — Вилка его осторожно зависла над первым лакомым кусочком.
— Боже, Ласло, как от тебя воняет!
Ласло спокойно положил вилку на стол.
— Вполне естественно, джентльмены, — сказал он в свое оправдание. — Миссис Буханан постоянно писает на…
— Иди и прими ванну, — распорядился Сен Клер.
— Слушаюсь, джентльмены. Но только после того, как немного поем…
— Немедленно! — рявкнул Сен Клер.
Ласло, сделав глотательное движение в пересохшем рту, покорно и тихо, по-балкански вздохнув, встал и вышел из-за стола.
— Слушаюсь, джентльмены. — Он скрылся за дверью.
— Венгры, ну что с них взять, — сказал Ролан. — Они до сих пор живут в семнадцатом веке. — Он откусил от бифштекса громадный кусок.
Теперь, когда выпитый виски начал оказывать на него свое воздействие, Лавджой, не привыкший к крепким напиткам, ничего не помнил об обеде, кроме того, братья Калониусы говорили вместе вразнобой, не слушая друг друга, о различных городах мира, которые им удалось посетить и в которых постоянно возникали различного рода недопонимания, правда, не столь серьезных масштабов.
Лавджой также заметил, что Ласло так и не вернулся в столовую.
Когда они завершали свою трапезу, в дверь кто-то тихо постучал. Сен Клер в два прыжка доскакал до двери и распахнул ее настежь.
— Ай! — воскликнул он от неожиданности. Перед ним стояла Айрина, вся закутанная в темную шаль.
Лавджой тряс головой, пытаясь разогнать скопившийся в ней туман. Он встал. В этой суматохе он совсем забыл о встрече с ней.
— Ничего себе, как хороша! — громко сказал Сен Клер, оглядывая с головы до ног Айрину. — Высший сорт!
— Стэнфорд… — Айрина робко подняла свою маленькую ручку к нему, выражая ему свое легкое неодобрение.
— Прости меня, Айрина, — сказал Лавджой, подходя к ней, стараясь не качаться. — Все произошло так неожиданно…
— Высший сорт! Высший сорт! — повторял Сен Клер.
— Наверное, мне лучше уйти, — сказала Айрина, повернувшись к двери.
— Я провожу тебя до ворот, — торопливо предложил ей Лавджой, беря ее за руку.
— Нет, это не девушка, — бубнил из-за стола Ролан. Встав, он поклонился в сторону Айрины. — Это видение. Прекрасное русское видение.
— Может, мне лучше проводить тебя до… — сказал Лавджой.
— Как вы догадались, что я — русская? — повернулась к нему Айрина, голос у нее был такой протяжный, такой мелодичный, может, слишком застенчивый, как и подобает молодой робкой девушке.
— Только в холодных снегах, — гудел Ролан, надвигаясь на нее. — Только в необозримых сосновых лесах…
— Не хотите ли подойти к нам и выпить вместе с нами? — вежливо предложил Сен Клер.
— Только там обретешь чистую, холодную, белокурую красоту… — Ролан улыбался с высоты своего могучего роста, глядя на эту маленькую хрупкую девичью фигурку в темной шали.
— Сегодня мы пьем шотландское виски, — сообщил ей Сен Клер.
— Айрина не пьет, — с тревогой в голосе сказал Лавджой, опасаясь, как бы Айрина не рассердилась на него из-за его безалаберных американских друзей.
— Может, только чуть-чуть, на донышке стаканчика, — сказала Айрина, делая робкий, неуверенный шаг от двери в комнату, — типичная представительница белой России.
Лавджой закрыл за ней дверь.
После третьей чашки Сен Клер начал делать по такому случаю замечания по поводу русских.
— Ни один другой народ в мире, — говорил он, словно оратор, — не мог бы себе такого представить, осмелиться на такое… Революция. Боже мой, да это же величайший шаг вперед после…
— Они убили четырнадцать членов моей семьи, — сказала Айрина, — и сожгли три дома в деревне. — Она расплакалась.
