Гриммета. И за всю свою жизнь не налил ни одному гостю какого-нибудь отвратительного пойла». — Он вытащил из шкафчика рядом со стойкой свое пальто, надел его. — Вот это памятник! А какой же я сооружу себе памятник из личного запаса виски Тезинга? По-моему, мистер Гриммет, вы порядочный глупец и негодяй! — И, слегка поклонившись обоим джентльменам, Макмагон направился к выходу.
Гриммет, сглотнув слюну, с усилием его окликнул; слова с трудом вырывались из сухой глотки, эхом отражаясь в пустом зале.
— Макмагон!
Бармен обернулся.
— Ладно, Билли, — примирительно выдавил мистер Гриммет. — Вернись!
Макмагон жестом указал на Тезинга.
— Любое виски — по твоему усмотрению. — У Гриммета срывался голос. — Любое, какое захочешь, будь оно трижды проклято!
Улыбнувшись, бармен подошел к своему шкафчику, снял пальто, повесил на место; вынул из кармана деревянную треугольную призму, зашел за стойку, снова надел фартук. Тезинг и Гриммет следили за ним не спуская глаз.
— Только одно, — веки у мистера Гриммета подергивались от нервного напряжения, — одно заруби себе на носу…
— Слушаю, сэр, — покорно подхватил Макмагон.
— Я не желаю больше с тобой разговаривать. И чтобы ты больше никогда ко мне не обращался. Никогда!
Тезинг тихо взял шляпу и незаметно вышел из ресторана. А мистер Гриммет сразу удалился на кухню.
— Вот что я вам скажу о наших новичках, — разглагольствовал перед приятелями в глубине ресторана первый официант, — мне кажется, их здорово переоценивают.
Макмагон прикрепил на шее свою черную «бабочку» и аккуратно, в самом центре стойки, среди батареи бутылок с виски, поставил деревянную треугольную призму с выгравированными золотыми буквами: «Бармен Уильям Макмагон».
Греческий генерал
— Я все сделал! — повторял Алекс. — Клянусь!
— Нечего рассказывать мне байки! — осадил его Флэнеген, стоя над ним. — Хоть я их и очень люблю.
— Клянусь перед Богом! — стоял на своем Алекс, чувствуя, как в душу забирается ледяной страх.
— Пошли! — Флэнеген дернул Алекса за руки, поставил на ноги. — Отправляемся в Нью-Джерси — посетим место преступления, где никакого преступления не совершено.
— Ничего не понимаю, — торопливо произнес Алекс, надевая пальто и спускаясь по лестнице между Флэнегеном и Сэмом, так и не заперев дверь на ключ. — Ничего не понимаю, хоть умри!
Сэм гнал машину по пустынным ночным улицам; Алекс и Флэнеген тряслись на заднем сиденье.
— Я все сделал так аккуратно. — Тревога дрожала в голосе Алекса. — Пропитал весь этот проклятый дом нафталином. Ничего не забыл, ни одной мелочи. Ты же знаешь меня, Флэнеген. Я умею четко выполнять порученную работу.
— Да-а, — промычал Флэнеген. — Ты, можно сказать, эксперт по эффективности. Александр. Греческий генерал1. Только вот дом так и не сгорел. Вот и все.
— Честно — я сам ничего не понимаю, — покачивал головой Алекс, искренне озадаченный. — Взрыватель засунул в кучу тряпья, пропитанного нафтой2, этой вонючей жидкостью. Столько ее там было — в пору слона мыть! Клянусь перед Богом!
— Только вот дом так и не сгорел! — упрямо гнул свое Флэнеген. — Все в полном ажуре, а дом не сгорел! Так и подмывает двинуть тебе ногой в живот!
— Нет, ты послушай, Флэнеген, — Алексу это вовсе не улыбалось, — это тебе зачем? Послушай меня! Я ведь ничего дурного не хотел. Сэм, — обратился он к водителю, — ты меня знаешь, у меня хорошая репутация…
— Да, знаю, — равнодушно отозвался Сэм, не отводя глаз от машин, несущихся впереди.
— Господи Иисусе! Ну зачем мне было убегать оттуда? Ответь мне на этот вопрос! Что бы я получил, убеги я оттуда? Задаю вам эти очень простые вопросы.
— Послушай, у меня от твоих вопросов в желудке ноет! Ужасные боли, Александр! — Флэнеген вытащил из пачки сигарету, не предлагая закурить Алексу, и мрачно наблюдал за полицейским: тот пересчитывал у въезда в Голландский тоннель их деньги — пошлину за проезд.
Молча поехали по тоннелю. Вдруг Сэм восхитился:
— Вот это, я вам скажу, тоннель! Настоящее, наивысшее достижение инженерной мысли. А как охраняется — коп через каждые сто ярдов!
— И от тебя в животе колики, — объявил Флэнеген Сэму.
Дальше ехали в полной тишине, покуда не выскочили на трассу, ведущую к аэропорту. Опрокинувшийся над их головами небесный купол, с яркими, мерцающими звездами, кажется, подействовал на Флэнегена умиротворяюще; сняв котелок, он нервным, рассеянным жестом провел пятерней по волосам — знак, что явно не в духе.
— И зачем только я с вами связался! — обратился он к Алексу. — Такая простая вещь, как сжечь дотла дом, а ты даже в таком пустяковом задании завяз, как муха на липучке. Двадцать пять тысяч долларов на волоске от тебя! Боже! — горько стенал он. — Может, пристрелить тебя за это, а?
— Сам ничего не мог понять! — жалобно оправдывался Алекс. — Этот фитиль должен был добраться до лужи нафты за два часа. Весь дом заполыхал бы, как газовая печка.
— Ах ты, греческий генерал, ах, вояка!
— Послушай меня внимательно, Флэнеген, — произнес вдруг Алекс твердо, по-деловому. — Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Можно подумать, я не выполнил эту работу нарочно, по своей прихоти. Неужели, считаешь, я могу выкинуть таким вот образом пачку долларов — пять тысяч баксов — из окна?
— Не знаю я, что ты там можешь сделать. — Флэнеген закуривал вторую сигарету. — Не думаю, чтоб у тебя хватило мозгов остаться в стороне. Вот мое настоящее мнение о тебе, если хочешь знать.
— Пять тысяч баксов — это пять тысяч баксов, — рассуждал Алекс. — С такими громадными деньгами открыл бы я собственную бильярдную и жил до конца своих дней как настоящий джентльмен. — Поглядел в потолок салона и уже тише продолжал: — Мне всегда так хотелось иметь свою бильярдную. — Потом хрипло прошептал Флэнегену: — Так думаешь, я прошляпил бы такой счастливый случай? Да за кого ты меня принимаешь? За сумасшедшего, что ли?
— Ничего не знаю, — упрямо твердил Флэнеген. — Знаю только одно — дом не сгорел. Вот и все, что мне известно. — И с каменным выражением лица уставился в окно.
В салоне повисла гнетущая тишина; автомобиль на полной скорости мчался через луга Джерси, мимо скотных дворов, складов с удобрениями, мимо клееварочной фабрики, с ее специфическими, резкими запахами; доехал до развилки и резко повернул в направлении Оранджберга.
На расстоянии миль двух от города остановились на перекрестке. Из-за ствола дерева вышел Маккрэкен, сел в машину. Не успел он как следует устроиться на сиденье, как Сэм рванул вперед. Маккрэкен, хотя и без полицейской формы, тут же поторопился продемонстрировать свое дурное настроение — сурово нахмурился.
— Вот чепуха, вот вздор! — забубнил он, даже еще не захлопнув до конца дверцу. — Ну и дела! Веселенькая история, ничего не скажешь!
— Если ты пришел гундеть, — резко, с присущей ему грубостью высказался Флэнеген, — можешь с таким же успехом убираться отсюда вон!
— Сижу я как на иголках в полицейском участке, — снова заныл Маккрэкен, — чуть с ума не схожу…
