Назад к Мафусаилу

меньше вас.

Горничная. В том-то и дело, сэр. Понимаете, сейчас, какая я ни есть, он берет меня на всю жизнь, и разлучит нас только смерть. А вы уверены, что он так же охотно пойдет на это, если будет знать, что жить нам вместе придется несколько сот лет?

Конрад. Пожалуй, не уверен. А сами-то вы как?

Горничная. Скажу по правде, сэр, я ни за что не выживу так долго с одним и тем же человеком. Да и с детьми мне надоест возиться. Знаете, сэр, кухарка сосчитала, что, прожив всего двести лет, уже можно выйти замуж за своего праправнука и даже не догадываться, кто он.

Конрад. А почему бы и не выйти? Откуда вы знаете, что тот, за кого вы собираетесь выйти теперь, не окажется прапраправнуком вашей прапрапрабабушки?

Горничная. И такой брак не кажется вам неприличным, сэр?

Конрад. Милая девушка, прилично все, что оправдано биологической необходимостью, — нравится нам это или нет. Так что бросьте ломать себе голову.

Фрэнклин возвращается, подходит к столу, но не садится. Горничная уходит.

Так что же нужно Джойсу Берджу?

Фрэнклин. Произошло дурацкое недоразумение! Я обещал выступить на митинге в Мидлсборо^{149}, а какой-то осел-газетчик написал, что я еду в Мидлсборо, но не объяснил — зачем и почему. А так как мы на пороге выборов, политиканы вообразили, что я еду туда с целью выставить свою кандидатуру в парламент. Берджу известно, что у меня есть единомышленники, и он думает, что, пройдя в палату общин, я мог бы возглавить одну из фракций. Поэтому он настоятельно просит принять его. Сейчас он у своих знакомых в Долис Хилл и обещает быть здесь минут через пять-десять.

Конрад. Разве ты не объяснил ему, что тревога ложная?

Фрэнклин. Конечно объяснил, но он не верит.

Конрад. Что? Он назвал тебя лжецом?

Фрэнклин. К сожалению, нет: лучше уж разговор без обиняков, чем тошнотворная напускная приветливость, к которой прибегают столпы нашей демократии в профессиональных интересах. Бердж притворяется, будто верит мне, и клянется, что хочет одного — повидать меня. Но зачем ему ехать сюда, если он не преследует никакой личной выгоды? Эти субъекты не верят даже самим себе. Как же они могут верить другим?

Конрад (поднимаясь). Тогда я ухожу. Я и до войны с трудом терпел общество партийных деятелей, но теперь, когда они чуть не довели Европу до гибели, я больше не в силах быть с ними вежливым, да и не вижу в этом надобности.

Фрэнклин. Не спеши. Сперва нам нужно проверить, как мир воспримет наше новое евангелие.

Конрад опять садится.

А партийные деятели, к несчастью, играют в этом мире не последнюю роль. Вот мы и начнем проверку с Джойса Берджа.

Конрад. Но как за это взяться? Говорить можно лишь с тем, кто умеет слушать, а Джойс Бердж начисто утратил эту способность — он слишком много говорил в своей жизни. Он никого не слушает даже в палате общин.

В комнату, запыхавшись, влетает Сэвви. Хэзлем, следующий за ней, робко останавливается у порога.

Сэвви (подбегая к Фрэнклину). К дому подкатила большая машина. Угадай, кто приехал.

Фрэнклин. Вероятно, мистер Джойс Бердж.

Сэвви (разочарованно). Видите, Билл, они уже знают… Почему ты не предупредил? Я же не одета.

Хэзлем. Не лучше ли мне уйти?

Конрад. Напротив, обязательно оставайтесь. Ты, Сэвви, тоже. Даст бог, когда вы начнете зевать, Джойс Бердж уразумеет намек.

Сэвви (Фрэнклину). Можно нам остаться?

Фрэнклин. Да, если вы обещаете вести себя прилично.

Сэвви (с кислой миной). Вот будет весело!

Горничная (входит и докладывает). Мистер Джойс Бердж.

Хэзлем торопливо отступает к камину. Горничная вводит гостя, закрывает за ним дверь и уходит.

Фрэнклин (оставив Сэвви и спеша навстречу гостю с той напускной сердечностью, которую только что осуждал). А, вот и вы! Счастлив видеть вас. (Обменивается с Берджем рукопожатием и представляет Сэвви.) Моя дочь.

Сэвви (не решаясь подойти). Очень мило, что вы нас навестили.

Джойс Бердж стоит и молчит, но всякий раз, когда ему представляют еще одного из присутствующих, изображает на лице улыбку и придает взору неотразимый блеск. Это упитанный мужчина лет пятидесяти, с высоким лбом, седой шевелюрой и короткой шеей, отчего волосы спускаются у него почти до воротника.

Фрэнклин. Мистер Хэзлем, наш приходский священник.

Бердж сияет, как церковное окно в лучах солнца. Хэзлем хватает ближайший стул, придвигает его к Берджу так, что он оказывается между табуретом и Конрадом, а сам устраивается на подоконнике в другом конце комнаты, где к нему присоединяется Сэвви. Они сидят бок о бок, упершись локтями в колени и подперев голову руками, и в продолжение всей последующей сцены являются для Берджа чем-то вроде галереи для публики в парламенте.

Фрэнклин. Не помню уж, знакомы ли вы с моим братом Конрадом. Он биолог.

Бердж (с неожиданным взрывом энергии сердечно пожимает Конраду руку). Отлично знаком, хотя лишь понаслышке. Как я жалею, что не занялся биологией! Меня всегда интересовали горные породы, пласты, вулканы и прочее. Это проливает такой свет на проблему возраста земли. (Убежденно.) Биология — царица наук.

Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы, и храмы,
И даже весь — о да, весь шар земной,
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.^{150}

Вот что такое биология, подлинная биология! (Садится.)

Братья Барнабас следуют его примеру: Фрэнклин опускается на табурет, Конрад — на один из чипендейловских стульев.

Ну-с, дорогой Барнабас, что вы скажете о нынешней ситуации? Не пора ли и нам начать действовать?

Фрэнклин. Действовать всегда пора.

Бердж. Метко сказано! Но как действовать? Вы — человек, пользующийся огромным влиянием. Мы знаем это. Мы всегда это знали. Хотим мы или не хотим, нам