– Рудольф – главный трезвенник в нашей семье, – скорчила гримасу Гретхен.
– Кому-то ведь надо им быть.
– О господи, сейчас начнется, – вздохнула Гретхен. – Бэзил… Как, вы сказали, ваша фамилия, милый?..
Она больше притворяется, подумал Рудольф. Чтобы позлить меня. Я сегодня у всех на прицеле.
– Берлинг, – так же почтительно повторил молодой человек.
– Мистер Берлинг – актер, – сказала Гретхен. – Подумать только, какое совпадение, – полунаивно- полупьяно восхищалась она, – совершенно случайно встретились здесь, в баре, на краю света, и выясняется, что мы оба работаем в кино, а? – Передразнивая молодого человека, она старалась говорить на английский манер, но он, по-видимому, и не думал обижаться.
– Нет, серьезно? – В голосе англичанина звучало удивление. – В самом деле? Как же я сам не догадался.
– Ну, не комплимент ли это! – Гретхен игриво дотронулась до руки Рудольфа, словно забыв, что он ее брат. – Я должна открыть вам страшную тайну, – улыбнулась она Бэзилу Берлингу и сделала очередной глоток. – Я не кинозвезда.
– Не может быть! – с наигранным удивлением воскликнул Берлинг.
Пора от него отделаться, подумал Рудольф, не то придется просить помощи у швейцара.
– Да, – продолжала Гретхен, – я за кадром. Я из девочек с трауром под ногтями. По уши в ацетатной пленке. Я занимаюсь монтажом. Вот моя тайна и открыта. Я обычный, скромный монтажер.
– Вы делаете честь своей профессии, – сказал Бэзил Берлинг.
Избави бог оказаться свидетелем чужого ухаживания, подумал Рудольф, когда Гретхен сказала: «Вы очень любезны» – и погладила Берлинга по руке. Любопытно, как она ведет себя в постели, много ли у нее было мужчин и сколько сейчас. Если спросить, она скажет.
– Гретхен, – обратился к ней Рудольф, когда она, склонив голову, уж слишком нежно смотрела на актера. – Я должен подняться наверх и сказать Джин, что она может собираться. Ее паспорт у меня, она, наверное, захочет улететь завтра же. Но сначала мне нужно поговорить с тобой.
Гретхен скорчила гримасу. Рудольф чуть не дал ей пощечину. После всех сегодняшних событий он еле сдерживался.
– Допейте, милый, – сказала Гретхен Берлингу. – Мой брат – человек деловой, пчелка, трудолюбиво перелетающая с цветка на цветок.
– Разумеется. – Актер встал. – Надо, пожалуй, переодеться. Я сыграл три партии в теннис, и не миновать мне простуды, если я не переоденусь.
– Спасибо за угощение, – поблагодарила его Гретхен.
– Да что вы, что вы!
Дуайер тоже сказал: «Да что вы!» – вспомнил Рудольф. Все сегодня чересчур вежливы, кисло подумал он. Кроме меня.
– Вечером увидимся, Гретхен? За ужином? – спросил Берлинг; высокий, но ноги тонкие и жилистые, заметил Рудольф. Я лучше выгляжу в теннисных шортах, мстительно подумал он.
– Наверное, – ответила Гретхен.
– Рад был познакомиться с вами, сэр, – обратился Берлинг к Рудольфу.
Рудольф пробурчал что-то в ответ. Раз его называют «сэром», словно он уже стоит на краю могилы, то можно позволить себе быть раздражительным, как и положено в таком возрасте.
Брат и сестра смотрели вслед актеру, ступавшему по паркету пружинистым, энергичным шагом.
– Господи, Гретхен, – взмолился Рудольф, когда актер скрылся из вида, – и где ты только их находишь?
– В это время года не очень-то приходится выбирать, – сказала Гретхен. – Хватаешь, что подворачивается под руку. А какую неприятность ты так торопился мне сообщить? – Рудольф видел, что она вовсе не пьяна.
– Насчет Инид, – ответил он. – Мне хотелось бы, чтобы ты полетела завтра вместе с Джин и Инид и приглядела за ней. Или, скорей, за ними обеими.
– О господи, – простонала Гретхен.
– Я не могу доверить Джин мою дочь, – угрюмо продолжал Рудольф.
– А ты сам не летишь?
– Нет. У меня еще масса дел. И когда вы прилетите в Нью-Йорк, поживи с ними в моей квартире. Миссис Джонсон в Сент-Луисе, ее не будет еще с неделю.
– Господи помилуй, Руди, – взмолилась Гретхен, – я уже не в том возрасте, чтобы ходить в няньках.
– После всего, что я для тебя сделал… – рассердился Рудольф.
Гретхен откинула голову и закрыла глаза, чтобы удержаться от грубости.
– Незачем ежедневно напоминать мне, что ты для меня сделал, – не открывая глаз, процедила она.
– Ежедневно? – уцепился за ее слова Рудольф. – Когда я тебе это говорил в последний раз?
