– Все так говорят. – Эббот медленно сделал еще один глоток. – Должно быть, это правда.
– Билли, – сказала Моника, ставя на стол недопитый стакан, – я надеюсь, ты и твой очаровательный отец извините меня. Я должна вас покинуть. У меня деловая встреча…
Эббот поднялся галантно, хотя и не без труда – так страдающий ревматизмом старик утром встает с постели.
– Надеюсь, дорогая, мы будем иметь удовольствие вместе поужинать.
– Боюсь, что нет, мистер Эббот. У меня сегодня вечер занят.
– Не обязательно сегодня…
– Конечно, – сказала Моника.
Билли вышел вместе с ней в переднюю и подал плащ. Она накинула на спутанные волосы шарф.
– Ты еще вернешься? – прошептал он.
– Скорее всего, нет. И не слушай отца, а то он тебя отговорит. Ты же знаешь, зачем он приехал.
– Знаю, не беспокойся. И возвращайся в любое время. Я тебе обещаю, что буду в форме.
Она засмеялась, поцеловала его в щеку, и дверь за ней закрылась. Он беззвучно вздохнул, изобразил на лице улыбку и пошел обратно в гостиную. Отец наливал себе виски – на этот раз изрядную порцию.
– Интересная девушка, – сказал Эббот. Его рука, когда он разбавлял виски содовой, уже не дрожала. – А она когда-нибудь причесывается?
– Ее такие вещи не интересуют.
– Я так и понял, – сказал Эббот, снова усаживаясь в кресло. – Я ей не доверяю.
– Да перестань, папа. Ты и видел-то ее ровным счетом десять минут. Почему? Только из-за того, что она немка?
– Совсем не потому. Я знаю много хороших немцев, – сказал Эббот. – Я так говорю, потому что так принято говорить, хотя это и неправда. Я никого из немцев не знаю и не питаю к ним никаких чувств – ни хороших, ни плохих. Однако к женщинам я питаю вполне определенные чувства и знаю их гораздо лучше, чем немцев. Когда она проходила в дом, она бросила на меня такой странный взгляд, что мне стало не по себе.
– Ну, на меня она никаких странных взглядов не бросает.
– Вполне возможно. – Эббот оценивающе посмотрел на Билли. – Жаль, что ростом ты в меня, а не в мать, однако с твоими красивыми глазами и умением держаться ты, наверно, вызываешь немалый интерес у женщин.
– Который они умудряются скрывать в моем присутствии, – заметил Билли.
– Восхищаюсь твоей скромностью, – засмеялся Эббот. – Я в твои годы был менее скромен. А мать пишет тебе?
– Пишет. Она прислала мне письмо после того, как ты сообщил ей, что я собираюсь остаться в армии еще на один срок. Я не знал, что вы поддерживаете такой тесный контакт.
– Ты ее сын, – сказал Эббот, и лицо его стало серьезным, – как и мой. И ни один из нас этого не забывает, несмотря на то что об очень многом мы умудряемся забывать. – Он сделал большой глоток виски.
– Пожалуйста, папа, не напивайся сегодня.
Эббот задумчиво посмотрел на стакан и вдруг бросил его в камин. Стакан разлетелся вдребезги, и на кирпичах осталось от виски темное пятно. Какое-то время они сидели молча, и в тишине Билли слышал громкое, неровное дыхание отца.
– Прости меня, Билли, – сказал Эббот. – Я не сержусь на тебя за то, что ты сказал. Совсем наоборот. Это слова заботливого и хорошего сына. Я тронут твоим беспокойством о моем здоровье. Если я на кого сержусь, то на себя. – В его голосе зазвучали горькие нотки. – Мой сын собирается совершить огромную и, возможно, непоправимую ошибку. Я занял деньги на поездку из Чикаго в Брюссель у единственного в мире человека, которого еще удается иногда уговорить одолжить мне доллар-другой. Я приехал сюда, чтобы попытаться убедить тебя… ну… передумать. Я сегодня целый день мотался под дождем, перебирая доводы, которые могли бы изменить твое решение. Я сумел удержаться и не выпил ни капли во время перелета через океан, потому что хотел появиться перед тобой в наилучшем виде. – Он криво усмехнулся. – И что я делаю? Восстанавливаю своего сына против себя из-за девушки – которой, как ты правильно заметил, я совсем не знаю, – только потому, что она странно посмотрела на меня возле подъезда, и начинаю с двойной порции виски, что должно неминуемо напомнить тебе все тягостные уик-энды, когда мать отдавала тебя отцу на субботу. Ну вот, Вилли Эббота опять понесло. – Он неожиданно встал. – Пойдем поужинаем. Обещаю тебе не брать в рот ни капли, пока ты не отвезешь меня в гостиницу. А там уж я напьюсь до потери сознания. Завтра я буду не в самой блестящей форме, но трезвым быть обещаю. Где тут у тебя уборная? Я целую вечность простоял под дождем, и мочевой пузырь у меня вот-вот лопнет. Ради тебя и армии Соединенных Штатов я не стал справлять нужду на улице, чтоб меня не обвинили в неуважении к почтенным бюргерам Брюсселя.
– Надо пройти через спальню, – сказал Билли. – Там, правда, жуткий беспорядок. Мы с Моникой уезжаем на работу рано утром и чаще всего возвращаемся лишь к ужину. – Ему не хотелось, чтобы отец подумал, что Моника неряха, хотя сам он изредка упрекал ее за хаос, в котором они живут. В учениях Маркса, Мао и Че Гевары, недавно сказал он ей, ничего не говорится о том, что настоящие революционеры должны швырять белье на пол, чтоб оно так там и лежало. – Мы убираем квартиру по субботам, – сказал он отцу.
– Я не собираюсь делать никаких замечаний о том, как вы живете, – отозвался Эббот. – Я сам не принадлежу к числу аккуратных людей, но, как это ни парадоксально, очень ценю аккуратность в женщине. Однако все это не имеет значения. Мы довольствуемся тем, что нам достается. – Он вопросительно посмотрел на Билли. – Послушай, солдат, а как это получается: ты служишь в благородной и нужной армии Соединенных Штатов и не носишь форму?
– Вне службы нам разрешают ходить в штатском.
