Хотя в салоне было жарко, снять куртку я не решился: в кармане лежал бумажник с деньгами и паспортом, он не поместился бы в кармане брюк.
Самолет плавно коснулся посадочной полосы, и я позавидовал тем, кто так уверенно вел эту чудесную машину. Для них лишь сам полет имел значение, а не ценность груза.
Я постарался одним из первых выйти из самолета и обрадовался, увидев, что два моих темно-синих чемодана — один побольше, другой поменьше — вывезли с первой же партией багажа. Получив чемоданы, я бросил их на ручную проволочную тележку и без всякой задержки проследовал через таможенный проход. В Швейцарии, как видно, весьма снисходительно принимали гостей из богатой страны.
Сев в такси, я сказал, чтобы меня отвезли в отель «Савой», так как краем уха слыхал, что это солидное заведение в самом центре делового района.
Швейцарских денег у меня еще не было, но водитель согласился принять две десятидолларовые бумажки. Конечно, будь у меня франки, я бы сэкономил два-три доллара, но, как бы то ни было, спорить я не стал.
Регистрируясь, я попросил портье дать мне номер телефона ближайшего банка. Как и у большинства американцев в наше время, у меня было смутное представление о частных швейцарских банках; но из газет и журналов я твердо знал, что это самое надежное место для скрытного хранения денег. Портье тут же дал мне требуемые сведения, словно это было первое, с чего начинал каждый приезжий американец.
Меня провели в отведенный мне номер, большую комфортабельную комнату, обставленную тяжелой старомодной мебелью и по-швейцарски безукоризненно чистую.
Не дожидаясь доставки чемоданов, я сразу же позвонил в банк. Было девять тридцать утра по швейцарскому времени и четыре тридцать по нью-йоркскому, и хотя я почти не спал в самолете, я не чувствовал себя уставшим.
По телефону отозвалась, по-немецки женщина.
— А по-английски вы говорите? — спросил я, впервые сожалея о том, что мое образование недостаточно даже для того, чтобы сказать «доброе утро» на другом языке.
— Да, — сказала она. — О чем вы желаете переговорить?
— Об открытии счета.
— Минутку. — И почти немедленно я услышал в трубке мужской голос:
— Доброе утро. Говорит доктор Хаузер.
Вот как! В Швейцарии, оказывается, деньги находятся на попечении людей с ученой степенью. А почему бы и нет? Ведь деньги — это и болезнь, и лекарство.
Я назвал себя и еще раз объяснил, что хочу открыть у них счет. Любезный доктор ответил, что ожидает меня в десять тридцать.
Постучали в дверь, и вошел посыльный с моими чемоданами. После его ухода я набрал три цифры в секретном замке большого чемодана, но он не открывался. Я попытался еще и еще раз, однако без всякого результата. Я был уверен, что набираю правильные цифры, а потому взял второй чемодан поменьше, который был закрыт с той же комбинацией цифр. Набрав их, я легко открыл его.
«Вот черт подери», — шепотом пробормотал я. У меня с собой ничего не было, чем можно взломать замок. Мне, естественно, не хотелось, чтобы кто-нибудь совался в мой чемодан. Поэтому я спустился вниз к швейцару и попросил у него большую отвертку. Швейцар не понимал меня, и мне пришлось долго жестикулировать, пока наконец он уразумел, чего я хочу. Тогда он обратился по-немецки к посыльному, и тот принес мне отвертку.
— Если хотите, он поможет вам, — предложил портье.
Поблагодарив, я отказался.
С замком я ковырялся минут пять, взламывая его со всех сторон и горько печалясь о своем прекрасном новеньком чемодане. Когда же я открыл его, то увидел, что сверху лежит спортивная куртка яркой расцветки, какой у меня никогда не было.
Стало быть, я взял чужой чемодан. Он был точно такой же, как мой, того же размера и того же цвета — темно-синий с красной окантовкой. Я проклинал поточную систему американского производства, выбрасывающую на продажу миллионы совершенно одинаковых вещей.
Захлопнув чемодан, я опять спустился вниз, вернул отвертку и объяснил, что произошло. Затем попросил портье позвонить в аэропорт и узнать, не сообщил ли кто из пассажиров, что он по ошибке взял чужой чемодан.
— У вас остались багажные квитанции?
И пока я рылся в карманах, портье соболезнующе заметил:
— Всякое бывает в дороге. Надо это предвидеть. Когда я куда-нибудь еду, то всегда наклеиваю на свой багаж большие цветные ярлыки с моими инициалами.
— Спасибо за полезный совет. Запомню его на будущее.
Я не нашел у себя багажных квитанций. Наверное, выбросил их, когда получил чемоданы и прошел с ними через таможню.
— Так позвоните, пожалуйста, в аэропорт, — попросил я. — Ведь я не говорю по-немецки…
После нескольких минут оживленных переговоров с аэропортом на швейцарско-немецком диалекте, прерываемых ожиданием, когда там наводили справки, портье повесил трубку и сказал:
— Никто ничего не сообщал. Они позвонят, как только кто-нибудь к ним обратится. Надо полагать, что, когда тот пассажир, который взял ваш чемодан, приедет в отель, он, без сомнения, обнаружит ошибку и сообщит об этом в аэропорт.
— Благодарю вас, — уныло произнес я.
— Не за что, — поклонился портье.
«Когда тот пассажир приедет в отель», — повторил я про себя слова портье. В какой отель? Из разговоров в самолете я понял, что в Европе что-то около пятисот лыжных курортов. И в данную минуту мой чемодан, возможно, на пути в Давос, или Шамони, или Зермат, или Лех… Я в отчаянии покачал головой. Тот, кто взял чемодан, откроет его, быть может, лишь завтра или послезавтра. И, конечно, тоже взломает замок. И, увидев деньги, не будет уж так щепетилен.
Открыв чемодан, я стал рассматривать лежавшую в нем спортивную куртку. У меня возникло предчувствие, что мне предстоит, надо думать, много хлопот с человеком, который носит такие куртки.
Потом я снова позвонил в банк доктору Хаузеру. Он был безукоризненно учтив, когда я сообщил ему, что сегодня не смогу приехать. Как специалист по лихорадкам международной валютной биржи, он был невозмутим перед лицом всяких взлетов и падений. Мы условились, что я еще позвоню ему.
Положив трубку, я долго сидел у телефона, бессмысленно уставившись на него. Ничего не поделаешь, остается лишь ждать.
«Всякое бывает в дороге», — сказал портье. А что дальше? Ах, да: «Надо это предвидеть».
К сожалению, совет его чуть-чуть запоздал.
9
В следующие два дня портье по моей просьбе раз десять звонил в аэропорт. Ответ был один и тот же. Никто из лыжного клуба не сообщил о чужом чемодане.
Шагая из угла в угол по сумрачной комнате, я чувствовал что нервы у меня напряжены до предела. Я вдруг припомнил старую поговорку, что беда приходит трижды. Сперва Феррис, потом Друзек, теперь вот мой чемодан. Мне следовало быть начеку и удвоить бдительность. Как же так, ведь я был таким суеверным, а тут вдруг — никакого предчувствия. Номер в этом отеле, показался мне поначалу приятным и уютным, теперь угнетал меня, и я до изнеможения бродил по городу в надежде, что это поможет заснуть ночью.
Погода зимой в Цюрихе явно не располагает к оптимизму и жизнерадостности. Под тяжелым свинцовым небом даже озеро выглядит так, будто расположено в подвале. На второй день я смирился, признал свое поражение и стал разбирать вещи в доставшемся мне чужом чемодане Не было, однако, ничего, что могло бы указать на их владельца: ни записных книжек с адресами, ни чековых книжек, ни вообще каких-либо книг. Не было также ни счетов, ни фотографий, ни каких-либо меток на вещах. Этот
