сыном чуть позже, напомнить, что, находясь в гостях, необходимо следить за своими манерами.
После обеда мистер Кетли принес коробку сигар. Стрэнд уже собирался было отрицательно покачать головой, но вдруг передумал и взял одну. А когда принял из рук Кетли специальные ножнички и собрался обрезать конец, Лесли заметила с сомнением:
— Ты уверен, что…
— Но если Кэролайн, будучи в столь юном возрасте, решила, что сегодня самый подходящий вечер, чтобы выпить бокал вина, — возразил Стрэнд, — надеюсь, преклонный возраст ее отца позволяет попробовать первую в его жизни сигару. — И он, усердно пыхтя, начал раскуривать сигару от зажигалки, поданной ему Кетли. Дым оказался удивительно приятным на вкус.
— Мистер Кетли, — сказал Джимми, — я бы тоже с удовольствием выкурил сигарку.
— Джимми!.. — одернула сына Лесли.
— Мне нравится, как выглядит папаша с сигарой в зубах. — Джимми и не подумал смутиться. — Может, я тоже буду выглядеть с ней более импозантно. — Он взял сигару из ящичка и одобрительно осмотрел ее. — Гаванские… Просачиваются в страну под дулами империалистов-гринго. Что ж, придется и мне внести свой скромный вклад в дело мировой революции.
«Нет, — подумал Стрэнд, глядя, как сын, раскурив сигару, лихо зажал ее в зубах, — нет, я определенно должен потолковать с ним по душам о том, что можно и чего нельзя в этом доме». Он был доволен, увидев, что после нескольких затяжек Джимми вынул сигару изо рта и держал ее в пальцах, покуривая только для того, чтобы она не потухла. Затем мальчик раздавил не выкуренную и до половины сигару в пепельнице, и они с Элеонор поднялись из-за стола и заявили, что собираются взять фургончик и съездить в Бриджгемптон, где, согласно уверениям Элеонор, имелся очень уютный бар, владелец которого вечерами замечательно играл джаз.
Кэролайн сказала, что будет смотреть телевизор, и устроилась в кресле в библиотеке, а Стрэнд и Лесли решили прогуляться по пляжу. Одевшись потеплее — вечер был прохладный, — супруги вышли из дома. Держась за руки, они зашагали по твердому и влажному после прилива песку, время от времени ощущая на лицах капли соленой воды, которые разлетались от волн, набегавших на берег. Высоко в чистом небе стояла луна, дул свежий ветер, а вдали, на горизонте, виднелись огоньки корабля.
Лесли крепко сжала руку мужа в своей.
— Как хорошо… — пробормотала она.
Стрэнд сидел в гостиной, в кресле-качалке перед пылавшим камином. В доме стояла полная тишина, он был один. Лесли поднялась наверх и готовилась лечь спать. Ритуал нанесения крема на лицо и расчесывания волос на ночь требовал непременного уединения. Элеонор и Джимми еще не вернулись, а Кетли давным-давно отправились к себе в комнату, которая находилась где-то в дальней части дома. Стрэнд удовлетворенно вздохнул, наблюдая за язычками пламени, и вдруг услышал, как к дому подъехала и остановилась машина.
Минуту спустя в гостиную вошли Хейзен и Конрой, и Стрэнд поднялся — поздороваться с хозяином дома.
— Добрый ве… — начал он и тут же осекся. С Хейзеном было явно что-то не так. Из-под глубоко натянутой на голову темной фетровой шляпы смотрели ничего не видящие глаза. Ступал адвокат с неестественно выпрямленной спиной, медленно и осторожно, точно боялся споткнуться. Конрой выглядел совсем измученным; он держался рядом с шефом, вытянув руки, готовый подхватить Хейзена, как только тот начнет падать. А когда Хейзен приблизился к гостю, впрочем, похоже, вовсе не замечая его, Стрэнд уловил сильный запах виски. Хейзен был в стельку пьян. Конрой скроил извиняющуюся гримасу, а Хейзен, не снимая шляпы, рухнул в глубокое мягкое кресло.
— Конрой, — распорядился Хейзен тихо и медленно, старательно выговаривая каждое слово. — Я хочу виски. И принеси бутылку содовой. Я сам налью себе содовой. Я не желаю, чтобы ты утопил в ней все это чертово виски.
— Слушаюсь, сэр, — ответил Конрой и направился к буфету, служившему баром.
— Он отличный секретарь, этот Конрой, — пробормотал Хейзен, по-прежнему не глядя на Стрэнда. — Отличный шофер. Но нена… ненадежен, когда речь заходит о выпивке. Стрэнд, — продолжил он, даже не повернув к гостю головы, — а вы счастливчик. Вам не приходится иметь дел с ворами. Что касается меня, то я, увы, занимаюсь исключительно ворами. И так целыми днями, неделю за неделей. Одна неделя прошла — начинается новая. И знаете, вовсе не любовь заставляет мир вертеться, Стрэнд. Нет, это только так говорят. Страсть к наживе, самая не… неприкрытая… оголтелая, преступная страсть к наживе. И вот что еще я скажу вам, Стрэнд. Если бы законы этой страны по-настоящему действовали, то три четверти самых ува… уважаемых ее граждан сидели бы за решеткой, да… Черт возьми, Конрой, я что, весь этот гребаный вечер напролет должен ждать, когда мне подадут наконец виски?..
— Уже иду, сэр, — откликнулся Конрой, к чьим талантам добавился еще один — подача горячительных напитков. Он спешил к своему хозяину с бокалом и маленькой бутылочкой содовой.
Не глядя на него, Хейзен протянул руку, и Конрой сунул в нее бокал.
— А теперь добавь содовой, — сказал Хейзен. — Тихо, тихо, хватит!.. — Конрой — дозировщик содовой, не налил в бокал и наперстка. — Он, знаете ли, сам не пьет. И не обо… одобряет людей, употребляющих спиртное. — Хейзен злобно взглянул на секретаря. — Я правильно выразился, Конрой?
— Более или менее, сэр, — ответил тот и слегка поклонился.
— Более или менее, — мрачно проворчал Хейзен. — Этот Конрой… он у нас человек «более или менее». Трезвенник, устраивает похоронный звон по всем пьяницам. Анальный тип. Берегитесь трезвенников, Стрэнд, они живут мыслью о возмездии. — Адвокат хрипло рассмеялся. Затем чисто автоматическим жестом поднес бокал к губам и выпил. — С облегченьицем… огромное спасибо!.. — И он снова грубо расхохотался. А после паузы сказал: — Знаете, Стрэнд, я путешествую по стране отчаяния. Вы верите в Бога, Стрэнд?
— Да.
— Конрой, — сказал Хейзен, — идите отсюда к чертовой матери. Спать!
— Я думал, может, вам еще понадоблюсь, — нервно ответил Конрой. Лицо его было пепельно-серым от усталости, но он держался. — Я не устал.
— Зато я устал, — заявил Хейзен. — Ты меня утомляешь. Пошел отсюда! Я и сам могу лечь спать. И в снах ты мне не помощник. Давай, пошел отсюда!
— Слушаюсь, сэр. Доброй ночи, сэр. Спокойной ночи, мистер Стрэнд. — И Конрой направился к входной двери.
— У него есть комнатка рядом с гаражом, — сказал Хейзен. — Конрой… Мне претила сама мысль о том, что он будет спать в одном доме со мной. Это можно понять, верно, Стрэнд?
— Ну… — растерянно пробормотал Стрэнд, — я не настолько хорошо его знаю и…
— Так что вам понятно. Ладно. Послушайте, я уже спрашивал вас, верите ли вы в Бога?
— Да.
— И что вы ответили?
— Ответил, что верю.
— Вы утратили связь со временем, Стрэнд. Вы верите в десять заповедей?
— Я бы сказал, скорее да, чем нет, — сказал Стрэнд. Он чувствовал, что оказался в совершенно дурацком положении. Все эти пьяные рассуждения на богословские темы среди ночи…
— Одна встреча с моими кул… коллегами, — пробормотал Хейзен, — и вся эта ваша вера развеется в прах. Да благослови Господь ваших отца и матушку. Уже поздно, Стрэнд. Мне бы хотелось побыть одному, выпить рюмочку на ночь. Посидеть, подумать. Лучше всего думается в предрассветные часы. Скажите, а я говорил о том, как мне нравится Бастер Китон, или нет? Ну, тогда, во время нашей прогулки?
— Да, говорили, — ответил Стрэнд. Но что именно, он забыл. Он уже начал жалеть о том, что не пошел в спальню вместе с Лесли, до приезда Хейзена.
— Он-то понимал, что вся наша жизнь — не более чем шутка, издевательский замысел Всевышнего. Все эти наши планы, провалы, достижения — все это просто смешно, да… При каждом новом повороте мы натыкаемся на препятствие, оскальзываемся на каждой банановой кожуре. А он воспринимает все стоически, с такой невозмутимостью и достоинством, что это вызывает неудержимый смех. Урок всем нам. —
