Женщина поспешно поставила изящную чашку на блюдце.
— Вы утверждаете, что могила моей матери жестоко осквернена. Что же с ней сталось, лорд Грэнвилл?
Подвижные пальцы графа разом замерли, и тиканье мраморных часов на каминной полке внезапно сделалось непомерно громким.
— Вам не нравится чай, мисс Зиме? Извините старика. Слуги пользуются тем, что их господин калека. Я сейчас позвоню, прикажу, чтобы заварили заново…
— Нет, нет, все в порядке… — Энн подняла чашку и принудила себя сделать еще один глоток. — Что говорит суперинтендант полиции?
— Вы, должно быть, невероятно скучаете по матери, дорогая? — Граф возобновил ритмическое перекатывание серебряных шариков. — Если я правильно помню, она умерла через два дня после смерти вашего отца? Трагично и очень прискорбно.
Энн поставила чашку на место и солгала:
— Да, действительно.
И отец, и мать мучились от невыносимых болей. Смерть явилась для них избавлением.
— Вам понравился Лондон, мисс Эймс?
На лбу у женщины выступили капельки пота, а больной будто не замечал раскалившегося камина.
— Понравился, благодарю вас.
— Видимо, расставание с друзьями далось нелегко? Лондон — веселый город. Не то что здешняя унылая жизнь.
В голове Энн возникли картины дома Габриэля. Легкомысленные женщины и богатые мужчины. В потускневших глазах графа промелькнула искорка, словно он прочитал ее мысли, словно точно знал, каким образом его гостья развлекалась в Лондоне. Неужели слухи распространяются настолько быстро?
— Так что там насчет вандализма? — настойчиво спросила она.
— Извините старика. Совершенно не могу сосредоточиться. Выпейте чаю, а то замерзнете. Вы уверены, что не стоит звонить и требовать новый чайник?
Энн помнила, как одиноко жили ее родители и как радовались любому случаю пообщаться с людьми. Ей стало жаль старика, и она потянулась за чашкой, но и после третьего глотка не решилась бы утверждать, что вкус напитка улучшился.
— Вы когда-нибудь влюблялись, мисс Эймс?
— А вы? — Энн предпочла ответить вопросом на вопрос.
— Я — да. — Лорд Грэнвилл был вторым человеком, который признавался ей и подобных вещах — если только он не любил мужчину.
Энн сделала еще один глоток и решительно поставила чашку на блюдце.
— Значит, вам повезло. Любовь в нашем обществе не очень в чести.
— Это потому, что люди боятся и считают деньги более материальным предметом. Но вы-то, дорогая, не боитесь?
— Не боюсь.
На самом деле Энн боялась очень многих вещей: одиночества, старости, смерти… в одиночестве. Но она явилась к графу совсем не для того, чтобы обсуждать свои страхи. Бесконечное скрежетание часов начинало действовать ей на нервы.
— Так вы разговаривали с суперинтендантом полиции, милорд? У него есть какие-нибудь соображения, кто бы мог совершить это преступление?
— Вам неловко разговаривать о любви. — Глаза графа сделались задумчивыми, но в них промелькнуло и нечто иное, темное, что Энн не взялась бы определить. — Интересно почему?
Пот выступил у Энн на висках. Горячие струйки катились под платьем на груди.
— Сегодня я не очень настроена обсуждать данный предмет. Может быть, как-нибудь в другой раз.
— Я часто вспоминаю одно стихотворение, — перебил ее старик. — Оно принадлежит Эндрю Марвсллу. Герой убеждает возлюбленную испытать радость брачного ложа. «Телу в могиле вольготно лежать, но некого там обнимать», — говорит он. Пророческие слова. Вы его читали?
Энн бросило в жар, да такой, что он вполне мог показаться горячее огня в камине. Одно дело — обсуждать плотскую любовь с человеком, который утверждал, что он друг Майкла. И совсем другое — со знатным больным стариком. Она скомкала салфетку и бросила на чанный столик рядом с чашкой и блюдцем.
— Нет, не читала. Я сказала конюху, что задержусь в вашем доме всего на несколько минут. Лошади у него норовистые, поэтому прошу меня извинить…
— Весна — непредсказуемое время года, — очень мягко перебил ее граф. — Признаюсь, я никак не могу согреться. Слуга воспользовался вашим визитом и занялся своими делами. Вы не будете так любезны, не достанете из комода плед?
Вежливость требовала, прежде чем уйти, устроить старика поудобнее.
— Конечно, конечно, — с готовностью подтвердила Энн, положила перчатки и ридикюль на сиденье кресла, поднялась и оглядела длинную прямоугольную спальню. Комната была отделана такими же панелями, как и коридор. И те мизерные остатки света, которые не поглотило красное дерево, растворялись в кровати на четырех высоких столбиках.
— Комод по ту сторону кровати, — вежливо подсказал граф, словно не замечая, что совершает оплошность и не понимает желания гостьи поскорее откланяться. — Прямо у стены, плед в самом верхнем ящике.
Энн шагнула в благословенную прохладу тени. На стене рядом с комодом красовался портрет молодого человека в полный рост. Он стоял рядом со скакуном и немного иронично улыбался.
Энн уже где-то видела такую улыбку. Черные волосы молодого человека были завиты по моде тридцатых годов, но в полумраке спальни казались синими. Доставая плед, она не сводила взгляда с портрета и почти различила цвет глаз, почти вспомнила это лицо.
В тот день все танцевали, смеялись. Он кружил в толпе расцвеченных драгоценностями женщин и одетых в черное строгое мужчин. А музыка все играла и играла…
— В молодые годы я был симпатичным парнем. Вы согласны, мисс Эймс?
Энн виновато отвернулась от портрета. Граф умело повернул кресло на колесах к кровати и потянулся к лампе на тумбочке.
— Многие утверждают, что мой племянник — вылитый я в молодости.
Видимо, у старика стало путаться в голове. Племянник, графа умер спустя два года после несчастного случая, в результате которого лорд Грэнвилл сел в инвалидное кресло. И который унес жизни единственного брата графа, его жены и трех племянниц.
Электрический свет выхватил старика из темноты: благородный пожилой джентльмен в накрахмаленной рубашке с черным галстуком, в твидовых брюках и темно-красном бархатном смокинге с черными шелковыми лацканами. Он смотрел на Энн и ждал, когда та укутает пледом его парализованные ноги.
Энн нехотя подчинилась. Старик ей больше не казался беспомощным и безобидным.
Она подняла голову и заметила, что его глаза в свете лампы стали прозрачными, как фиолетовые стеклышки, а посреди них чернели бусинки зрачков. Рука старика продолжала шевелиться, и шарики все щелкали и щелкали. До Энн наконец дошло, кого ей напоминал висящий рядом с комодом портрет. Сердце ее гулко забилось.
— С моей стороны было в высшей степени непростительно вторгаться без предупреждения в ваш дом. Умоляю больше не обращать на меня внимания. Я прекрасно найду дорогу сама.
На лице графа расцвела довольная улыбка.
— Я доволен, что вы обнаружили сходство.
Энн попятилась на негнущихся ногах.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
— Еще как понимаете, милочка. — Лорд Грэнвилл продолжал улыбаться и перекатывать меж длинных пальцев серебряные шарики. Пальцы были точно такой же длины и формы, что те, которые недавно ласкали ее груди, массировали клитор, проникали во влагалище. — Вы обнаружили сходство между мной и моим племянником. Человеком, которому вы заплатили десять тысяч фунтов за то, чтобы он вас поимел.
