в них… Вот так и прошел!
— Ну молодец! — похвалил его комбат. — А как достанем ваш экипаж, то сразу всех и представлю к наградам. Сейчас подготовим ремонтную бригаду, сопровождение из автоматчиков, и можешь их вести, показывать дорогу.
Уже через четверть часа по снежной степи вперед двигалась группа в составе одного танка, танкового тягача и отделения автоматчиков на американском колесно-гусеничном бронетранспортере. В тягаче стояли термосы с горячей едой и чаем для танкового экипажа, а Кириченко, наполненный сознанием важности своей роли, ехал в нем рядом с командиром и руководил движением этой маленькой колонны.
До места они добрались беспрепятственно. Танк стоял там же, где и стоял. Пехота с бронетранспортера мигом заняла круговую оборону, а Кириченко поспешил к своему танку и простучал по броне их условный сигнал. Сначала ему никто не отвечал, и его охватила тревога, но она оказалась напрасной. В танке все уснули — сказались напряжение боя и бессонная ночь, когда они все, не смыкая глаз, ожидали немецкой атаки. Чувство радости, которое экипаж танка «102» испытал при столь неожиданном пробуждении, оказалось таким переполняющим, что ребята бросились обниматься, а увидевшие это пехотинцы закричали «Ура!».
Комбат их, кстати, тоже не обманул. За форсирование Волги в районе Сталинграда, занятие плацдарма и успешные действия в осажденном танке весь экипаж представили к наградам, причем его командир получил орден Красной Звезды, а все остальные, включая и радиста Кириченко, — медали «За отвагу».
Спустя какое-то время их часть опять вывели в тыл на пополнение, и вот тут-то Кириченко и стал задумываться о том, что при всех многочисленных достоинствах их танк имеет и множество недостатков. Прежде всего от него самого как пулеметчика в машине было очень мало толку. При движении по пересеченной местности прицельная стрельба из его пулемета оказывалась вообще невозможной, так как в свою крохотную дырочку прицела он видел то клочок неба, а то землю под самым носом у танка. Психологического эффекта стрельбы, заставляющего противника бояться высунуть голову из окопа, при этом можно было бы легко достичь, поставив на танк курсовой пулемет с жесткой установкой, из которого бы с успехом мог стрелять механик-водитель.
Наличие квалифицированного радиста в танке тоже особых преимуществ ему не давало, хотя лишний член экипажа помогал всем все подносить, а при необходимости, как это случилось буквально только что, в случае выхода рации из строя радиста можно было послать в качестве связиста к командиру. Более того, танки с радиостанциями политработники и сотрудники особого отдела постоянно использовали для того, чтобы прослушивать сводки Информбюро и приказы Верховного Главнокомандующего, поскольку количество раций в бригаде было ограниченно. Между тем длительная работа танкового двигателя без нагрузки приводила к осмолению форсунок, а при неработающем — к быстрой разрядке аккумуляторных батарей. Косвенными виновниками всего этого экипажи считали именно радистов, так как на танках без радиостанций такие неприятности просто не возникали.
В результате Кириченко написал даже письмо, отправленное по инстанциям, в котором высказывал свои соображения о том, как усовершенствовать танк Т-34, чтобы ликвидировать эти недостатки. В частности, он предлагал посадить водителя посередине корпуса, поместив его голову в сильно бронированном приливе с люком вверху, вокруг которого он предлагал поместить три призматических прибора наблюдения и утолстить лобовую броню уже не за счет наварки на нее дополнительных броневых плит, а по-настоящему. Четвертого члена экипажа он предлагал сделать командиром, свободным от всех прочих обязанностей, а чтобы ему все было хорошо видно, разместить его сиденье в задней части башни танка и установить над ним командирскую башенку, снабженную стеклоблоками из триплекса.
Спустя какое-то время после этого Кириченко вдруг совершенно неожиданно вызвали в штаб бригады и показали приказ, изданный, как оказалось, еще задолго до того, как его танк пошел в наступление под Сталинградом:
В целях обеспечения танковых войск физически крепкими, смелыми, решительными, имеющими боевой опыт командными кадрами ПРИКАЗЫВАЮ.
С 1 ноября 1942 г. курсантский состав танковых училищ комплектовать рядовым и младшим начсоставом действующей армии из числа показавших в боях смелость, мужество и отвагу.
Для кандидатов в танковые училища общеобразовательный уровень установить не ниже 7 классов средней школы, допуская лишь исключение для младшего командного состава, награжденного за боевые отличия орденами и медалями Советского Союза. 3….
4. Для укомплектования танковых училищ указанным выше контингентом ежемесячно к 15-му числу отбирать из действующей армии 5000 человек по прилагаемому расчету.
— Ты у нас умный, — сказал ему замполит, — письма пишешь с разными техническими предложениями командованию — вот и поезжай, поучись, чтобы стать еще умнее. Может быть, и свой собственный танк изобретешь.
Такого финала Кириченко, конечно, никак не ожидал, но… делать было нечего, и он, попрощавшись с ребятами и комбатом, в тот же день уехал на попутной машине, по сути дела, в новую жизнь — учиться на офицера в танковое училище.
Самое интересное, что почти в это же самое время к начальнику особого отдела совсем другого фронта был вызван и старший лейтенант Петр Скворцовский, к этому времени получивший уже несколько правительственных наград.
Особист встретил его очень приветливо, однако задал совершенно неожиданный вопрос о том, была ли его мать и в самом деле потомственная польская дворянка. Петр Иосифович страшно удивился, поскольку по совету отца никогда этого и не скрывал и писал об этом во всех анкетах, но вот — надо же! — поинтересовались этим почему-то именно сейчас.
— У нее мать была дворянского происхождения, — сказал он, стараясь быть абсолютно точным во всем, — но род их обеднел, и она вынуждена была сама зарабатывать себе на жизнь, работая учительницей в минской гимназии. А моя мать встретила моего отца, когда ей было всего лишь семнадцать лет и она только что окончила гимназию. Она ухаживала за ним в госпитале во время нашего наступления на Варшаву в 1920 году, после чего поехала вместе с ним в Белев, где они потом и поженились. Так что от всего ее дворянства только одна ее фамилия и осталась, да и ту она сменила, как вышла замуж за отца…
— Да это нам все известно, — махнул рукой особист, как если бы его эти подробности и в самом деле очень мало интересовали. — Вы лучше скажите: знаете ли вы польский язык и умеете ли креститься и молиться как католик? Вы как-то об этом рассказывали в своей роте.
«Вот черти, уже какая-то сволочь успела донести», — подумал Скворцовский, а вслух сказал:
— Да, до десяти лет меня мама заставляла и креститься, и молиться на польском. Отец с ней ругался, бывало, из-за этого, но так и не сумел ей объяснить, что религия — это опиум для народа. Но я как в пионеры поступил, так и сам перестал этим заниматься. А почему вас это, собственно говоря, интересует? Ведь это было уже давно, я почти совсем ничего и не помню.
— А мы как раз очень надеялись, что вы помните, — сказал особист, — или же вспомните, если вам будет дано время позаниматься всем этим со знающими людьми. Дело в том, — продолжал он, стараясь придать своему голосу значительность, — что по решению Верховного Главнокомандования на территории Советского Союза планируется создание союзных нам армий из числа чехов, словаков, румын, поляков, по разным причинам оказавшихся на нашей территории и желающих бороться с фашизмом с оружием в руках. Официального решения пока еще нет, но оно будет, и довольно скоро. А пока нам нужны люди, хорошо знающие их язык и культуру, причем знающие не по учебникам, а вот так, как вы — с детства, чтобы мы могли бы направить их в эти войска в качестве наших глаз и ушей и которые бы не вызывали у этих добровольцев никаких подозрений. Как вы сами понимаете, это очень ответственное задание. Речь идет о
